Асорин - Асорин. Избранные произведения

— Да ты обманщик, Антонио!

И разражается веселым, громким смехом.

Илуминада и ее мать живут здесь, в Пульпильо, уже несколько дней. Приехали ненадолго. Нынче воскресенье. Утром мы вышли из дому чуть свет. Впереди шли Илуминада и я, за нами мать Илуминады и Рамон, сын Дедушки. Вдали, у ближайшего скопления домов, звенел колокольчик. Разумеется, он звенел, призывая крестьян послушать богослужение, которое правит дон Рафаэль Ортуньо. Ортуньо — священник и землевладелец, живет в Екле, а здесь его земли, и он ездит верхом из города на поля. И в городе, и в поле, и повсюду Ортуньо без умолку говорит, суетится, подпрыгивает, отпускает шуточки, то с бычком забавляется, то моментальные снимки делает, то запускает фонограф. Потому что этот человек, этот подвижный, бурно жестикулирующий священник, увлечен всеми достижениями века. Едва Наука изобретет что-нибудь новое и забавное, как Ортуньо, просматривающий все каталоги, сразу выписывает новинку из Парижа. Его дом завален фотопластинками, фотокамерами, фонографическими цилиндрами, электрическими звонками, машинками для изготовления всяческой ерунды, инструментами, приборами, пружинами… И вот поглядите же, как сумел Ортуньо установить между наукой и верой гармонию, о которой столько говорено, установить самым решительным, удобным и практическим образом.

Об этом и о многом другом мы беседуем с Илуминадой. Она, как обычно, полна жизни, и я среди этих широких просторов и весенней природы чувствую себя как бы воскресшим. Мы входим в часовню, Илуминада становится рядом со мной, заставляет меня опускаться на колени, вставать, садиться. Чуть ли не насильно, как будто я кукла. В глубине души я испытываю известное удовольствие от такого автоматического подчинения, позволяю распоряжаться мною как ей заблагорассудится.

Служба закончилась. Мы выходим из часовни и останавливаемся потолковать с крестьянами.

— В этом году, — почесывая затылок, говорит Рамон, — урожай, кажется, будет неплохой.

— В этом году урожай будет хороший, — решительно утверждает Илуминада.

— Конечно, — говорю я, — в этом году урожай будет превосходный.

Выходит Ортуньо, он уже снял облачение и, указывая на меня, говорит матери Илуминады комически-гневным тоном:

— Вот он перед вами, великий безбожник! Еретик! Vade retro! [46] Отойди! ( лат. ).

Крестьяне смеются, вынужден засмеяться и я. Илуминада с самым естественным видом, ничего мне не говоря, сует в карман моего пиджака свой молитвенник, и Ортуньо, видя нас, Илуминаду и меня рядом, хитро подмигивает и, притопывая, несколько раз выкрикивает:

— Qui prior tempore, potior jure! Кто раньше пришел, у того больше прав! Qui prior tempore, potior jure!

Сеньору дону Пио Барохе, в Мадрид

Дорогой Бароха!

Мне надо было ехать в Мурсию, и я вспомнил, что в Екле живет старый наш приятель Антонио Асорин. Я и решил доставить ему и себе удовольствие, сделав ненадолго остановку в Екле.

Вот отчет об этом посещении.

Приехал я в пять утра после трех часов езды в гнуснейшей тартане. Лег поспать, поднялся в девять. Спрашиваю у гостиничного служителя о доне Антонио Асорине. Слуга молча смотрит на меня, снимает шапку, чешет затылок и отвечает вопросом на вопрос:

— Дон Антонио Асорин? Вы сказали — дон Антонио Асорин?

— Да, да, — отвечаю я, — дон Антонио Асорин.

Тут слуга опять чешет затылок, потом подходит к лестнице и зовет:

— Бернардина! Бернардина!

Проходит минута, слышатся тяжелые шаги по ступенькам, к нам спускается дородная женщина.

— Вот этот сеньор, — говорит слуга, — спрашивает дона Антонио Асорина. Не знаете, кто это? Не тот ли, что живет на площади Коллегии?

Толстуха утирает себе губы тыльной стороной руки и, молча поглядев на меня, отвечает:

— Дон Антонио Асорин… дон Антонио Асорин… Вы говорите — его зовут дон Антонио Асорин?

— Да, да, дон Антонио Асорин… такой молодой человек… живет здесь…

— Вы говорите — он молодой? — опять спрашивает дебелая хозяйка.

— Ну да, молодой, должен быть еще молодой, — подтверждаю я.

— А это не дон Патрисио? — говорит женщина.

— Да нет же, нет, — возражаю я, — его зовут Антонио.

— Антонио, Антонио… — бормочет женщина. — Дон Антонио Асорин… Дон Антонио Асорин… — И вдруг вскрикивает: — Ну да! Антоньико! Антоньико, который женат на донье Илуминаде! Что же вы говорили — дон Антонио!

Я ошеломлен. Антонио Асорин женат! Женился здесь, в Екле! Такой заядлый богемный человек!

— Чего там, уже и детей двое! — говорит женщина.

Я ошеломлен вдвойне. Наконец, придя в себя настолько, чтобы не смущать встречных, выхожу на улицу и направляюсь к дому Асорина.

Входная дверь полуоткрыта. Вижу на двери большой позолоченный молоток — наверно, надо постучать. Стучу. После чего полагаю вполне логичным открыть дверь пошире и войти в дом. В передней никого. Стены белые, но их белизна несвежая; мебель — плетеные стулья, канапе, стол, под ним жаровня для обогрева и два холщовых кресла-качалки. Так как никто не появляется, я окликаю: «Есть здесь кто-нибудь?» Вопрос, на мой взгляд, звучит как-то неопределенно. Но все равно никто не появляется, и я повторяю вопрос громче. Откуда-то изнутри мне кричат:

— Кто там?

— Прошу прощенья! — отвечаю я.

Ко мне выходит служанка в черном платье, платок на голове тоже черный.

— Дон Антонио Асорин здесь живет? — спрашиваю я.

— Да, сеньор, здесь. Что вам угодно?

— Я хотел бы его повидать.

— Повидать? Вы говорите — повидать?

— Да, да, именно так: повидать.

Тогда служанка, уступая столь неслыханной настойчивости, кричит:

— Мария Хесуса! Мария Хесуса!

Проходит некоторое время, Мария Хесуса не появляется, служанка зовет снова. Из двери в глубине выбегает с бешеным лаем собака, слышится плач ребенка. Служанка продолжает звать, наконец на лестнице показывается тучная дама. Она спускается к нам, восклицая:

— Господи боже! Да что тут такое? Что стряслось? Почему такой шум?

Собака не умолкает, появляется наконец Мария Хесуса, и к этому моменту тучная дама одолела все ступеньки лестницы.

— Вот этот сеньор, — говорит служанка, — спрашивает дона Антонио.

— Антоньико? Вы хотите видеть Антоньико? — обращается ко мне дама.

— Да, да, я хотел бы с ним поговорить, если это возможно, — отвечаю я.

— Ступай, Мария Хесуса, — говорит ей дама, — ступай спроси у дона Мариано, дома ли Антоньико.

Мария Хесуса исчезает, воцаряется молчание. Дама осматривает меня с ног до головы. А на верху лестницы показывается господин с длинной седой бородой.

— Мариано, — говорит ему дама, — тут хотят видеть Антоньико.

— Антоньико?

— Да, вот этот сеньор.