Анджей Струг - Новеллы и повести

И теперь, при словах «жена», «дети», его охватила сокрушающая скорбь.

— Вот видишь, Дужар… — начал полковник, но майор прервал его и резко, быстро начал сыпать вопросы, торопил его, не давал собраться с мыслями и загонял его в какую-то западню. — Почему нет войны? Говори.

— Потому, что это совершенно невозможно, господин майор.

— Почему невозможно?

— Да как же это может быть, чтобы люди умышленно убивали друг друга, чтобы жгли понапрасну целые города.

Дужар запнулся, остановился.

— Говори дальше! Ну!

— Чтобы столько порядочных людей сидело во вшах и в грязи и дрожало от страха, когда у каждого есть свой дом. Как же это, господин майор, если что ни день людей разносит в клочья. Отрывает руки, ноги, головы. Кишки висят на проволоке. Нет, никто господину майору не поверит — это неправда!

— Бессмысленность! Нелепость! Ты ближе к делу, Дужар! Я тебя человеческим языком спрашиваю: что теперь есть, если нет войны?

— Что теперь? Я не знаю, потому что все время сплю, господин майор, очень долго сплю и не знаю, что делается на белом свете.

— Так вот я приказываю тебе проснуться, Дужар.

— Слушаюсь, господин майор!

— Теперь я тебя бужу, видишь?

Майор схватил его за плечи, встряхнул изо всей силы. Колючие глаза майора смотрели в упор и прокалывали у него в мозгу какую-то скорлупу. Она трескалась все больше, открывая все новые тайники, но все это происходило так быстро, что нельзя было ничего ухватить в этой спешке.

Наконец иглы уткнулись во что-то твердое. Словно стена какая-то была там и защищала его сны, а за стеной таилась правда, желанная и страшная. Дужар заколебался. Он испугался правды. Лучше ее не трогать, не знать ее, пусть все останется, как прежде. С затаенной злой радостью он почувствовал, что глаза майора затупились, что они уже не беспокоят, не тревожат. Он вздохнул с облегчением, тень улыбки промелькнула по его лицу.

— Ага. Хорошо.

— Я ничего, господин майор.

— Смех тебя разобрал? Хорошо.

— Побойтесь бога, господин майор! До смеха ли мне теперь?

— Отвечай на вопросы! Где ты? Где ты находишься теперь, после пробуждения?

Дужар огляделся. На стене комнаты он заметил большой цветной плакат, прикрепленный четырьмя кнопками. Красивый и, как барышня, изящный солдат в каске и в боевом снаряжении шел легким, танцующим шагом; смеющийся, радостный, он смотрел на Дужара лучистым юношеским взором и указывал рукой куда-то вдаль. Он засмотрелся на бравого молодца.

— Что это?

— Это картинка.

— Картинка, хорошо. А что она означает?

— Что означает? Ничего не означает, господин майор, картинка — и все.

— Прочитай надпись, тогда узнаешь. Читай громко!

— «On les aura» [25] «Разделаемся с ними» (франц.) . , господин майор.

— Совершенно верно. А с кем же это? О ком тут речь?

— Откуда я знаю, господин майор… Может, о трупах? Потому что…

— Можно и так, трупах. Только о чьих трупах?

— Чьих? Трупы — это трупы, господин майор, трупы — они уже ничьи…

— Дужар, подумай о жене и детях, — вздохнул у окна полковник. — Ведь есть же у тебя где-то свой дом, семья?

— Где это все? Ничего у меня нет, господин полковник.

Старый полковник отвернулся к окну и замахал обеими руками.

— Достаточно, увести его!

— Сейчас, полковник, — отозвался чахоточный капитан. — Дужар, еще одно. Вы сказали нам в самом начале, что убили трех немцев. Это верно?

— Так точно, господин капитан, я убил их во сне и готов к самому тяжелому наказанию, но прошу и умоляю, чтобы вы не впускали тех.

— Подождите. Если вы их убили, то, значит, в бою, то есть на войне? А вы утверждаете, что войны вовсе нет. Как же это так?

— Я вовсе не утверждаю, господин капитан, только эта война как приснилась мне раз, так и держит меня и мучает все время, но как я только проснусь, то сразу окажется, что ничего такого никогда не было и не могло быть.

— А я вам говорю, что война есть! Долгая, тяжелая война, в которой Франция должна победить и победит! Если я это говорю, то я знаю, что говорю, потому что я-то ведь не сплю, верно? Ты видишь меня, видишь, что я не сплю?

— Что из того, что я вижу господина капитана, господин капитан мне только приснился — и ничего больше. Очень много народу крутится около меня во сне, и все верят в войну, какая масса людей погибла в этих ужасных снах, но как только все когда-нибудь проснутся, тогда…

— И что тогда будет?

— Все будет как раньше.

— А как было раньше?

— Я не знаю, господин капитан, потому что у меня уже все помутилось в голове. Я ничего не помню.

Когда солдаты выводили его, полковник стоял у окна и барабанил пальцами по стеклу, а капитан с майором сразу начали говорить быстро и громко. Молоденький солдат на стене смеялся и все спешил куда-то, перебирая ловкими ногами, и крепко держал карабин, а другую руку ловко занес перед грудью на фоне прекрасного голубого неба — on les aura. Он смеялся и кричал во весь голос, на всю Францию, огромными красными буквами: «Разделаемся с ними!»

Капитан с майором говорили, перебивая один другого, спорили, засыпая друг друга научными терминами, наконец неожиданно сошлись на одном, и майор уселся писать. Старый полковник не вмешивался ни во что. Он прислонился лбом к холодному стеклу и так стоял в молчании. Майор иногда поднимал глаза от бумаги и поглядывал на него искоса с иронической усмешкой.

— Что делать, господин полковник, новая инструкция чертовски категорична.

— Я знаю это, но у меня двое сыновей погибли на фронте, младший — под Ара, старший — на Сомме. А их мать, господин майор, месяц назад умерла от горя и слез. На этот случай нет инструкций, но отдать под расстрел искалеченный войной трагический призрак человека…

— Господин полковник, и мне не чужды зовы сердца, но я напомню, что мы все трое — врачи, люди науки. Факты же самым определенным и убедительным образом, на основе длительного наблюдения, указывают, что здесь мы имеем дело со случаем заведомой симуляции.

— Благодарю вас, майор, за то, что вы призвали меня к порядку как человека науки, но, будучи опытнее вас как невролог, я никогда не забываю о границах нашего несовершенного знания. Дорогой коллега, что мы вообще знаем?

— Конечно, мы можем ошибаться, но не ошибается аппарат C. Вот кривые, они лежат та столе.

— Аппарат C, конечно, очень остроумен, только теория, на которой он основан, в общем, пока еще только гипотеза. О невменяемости написаны целые библиотеки.

— Так точно! Так точно! Но, с другой стороны, мы солдаты. Франция должна победить! И пусть даже этот Дужар в самом деле безумен, то хотя бы для примера… Господин полковник, мы живем в суровые времена.

— Благодарю, коллега, за напоминание об этом.

— Извините, пожалуйста… Но если позволить себе сантименты, гуманность и так далее, то — ради бога и истины — весь наш госпиталь, всю тысячу пятьсот человек, следовало бы отправить по домам.