Дональд Бартельми - Мертвый отец

Половые органы отцов: Пенисы отцов по традиции прячутся от осмотра теми, кто не «компанейск», как говорится. Пенисы эти волшебны, но не почти все время. По большей части времени они «в покое». В положении «в покое» они мелки, чуть ли не съежены, и легко сокрываются в столярных фартуках, наштанниках, купальных костюмах либо брюках обыкновенных. Вообще-то, они не есть такое, что захочешь кому бы то ни было показывать, в таком- то состоянье, они, скорей, напоминают грибы либо, возможно, крупных улиток. Волшебство, по таким временам, пребывает в иных частях отца (кончики пальцев, десница), а отнюдь не в пенисе. Случается, ребенок, обыкновенно дерзкая дщерь-шестилетка, затребует позволенья на него посмотреть. Требованье сие должно удовлетворяться, разок. Но лишь рано поутру, когда ты в постели, и лишь когда не присутствует раннеутренняя эрекция. Да, позволь ей коснуться его (легонько, разумеется), но недолго. Не дозволяй ей задерживаться на нем либо чересчур заинтересовываться. Веди себя так, будто это само собой разумеется, будь добр и невыразителен. Притворись, на миг, что это так же обыденно, как большой палец на ноге. И затем спокойно, без недолжной спешки, укрой его снова. Помни, что ей разрешили только «потрогать» его, а не «подержать»: различие сие важно. По поводу сыновей ты должен рассуждать самостоятельно. Неблагоразумно (равно как и необязательно) нагонять на них ужас: у тебя имеется и множество иных способов сего добиться. Подходящая причина этого не делать — шанкр. Когда пенисы отцов полуэрегированны, возбужденные неким случайным эротическим наблюденьем, а именно: мимолетным взглядом на привлекательное женское копыто, лишенное туфельки, — с иными присутствующими отцами должен происходить обмен улыбками пониманья (лучше: полуулыбками), и вопрос надлежит закрыть. Полуэрегированность есть полумера, как сие было известно Аристотелю: именно поэтому большинство пенисов в музеях сбито молотами. Первоначальные искусники не могли вытерпеть мысли о неодобренье Аристотеля и сами уродовали свои произведенья, лишь бы не удостаиваться презренья великого перипатетика. Представленье о том, что подобные увечья нанесены более поздними (христианскими) «отрядами зачистки», неверно, чистая легенда. Дело обстояло именно так, как я его изложил. Возбужденный, обезумевший, полностью эрегированный пенис должно выставлять лишь пред тем, кто его возбудил, ради его либо ее губ, ради совершенствующего поцелуя. С пенисами отцов можно производить и множество всякого иного, но сие уже соразмерно описывалось другими. Пенисы отцов во всех своих отношеньях превосходят пенисы неотцов — не из-за размера их, веса либо любого иного соображенья подобного свойства, но из-за метафизической «ответственности». Верно сие даже и для нищих, скверных либо умалишенных отцов. Сие особое положенье отражают африканские артефакты. Доколумбовы же артефакты, по большинству своему, — нет.

Имена отцов: Отцов именуют

Я знавал отца по имени Ямос [92], который был землевладельцем медвежьего садка в Саутуорке. Известно было, что Ямос — человек принципиальный и никогда, никогда, никогда не ел никого из собственных детей, сколь бедственно б ни было состоянье его кошелька. Однако дети, один за другим, исчезали.

Мы убедились, что ключевая мысль в отцовстве есть «ответственность». Перво-наперво, что тяжкие кусы синего или серого неба не падают и не сокрушают наших тел, либо прочная земля не превращается в податливую пропасть под нами (хотя за последнее порой, и в неверном смысле, несет ответственность отец землеройный). Ответственность отца есть главным образом в том, чтобы дитя его не умерло, чтобы в физию ему впихивалось довольно еды для поддержанья его и чтобы тяжкие одеяла оберегали его от зябкого, промозглого воздуха. Отец почти всегда несет ответственность с доблестью и стойкостью (за вычетом случаев чадонасильников, либо чадо- похитителей, либо управляющих детским трудом, либо больных, нечестивых половых упырей). Дитя живет, по большей части, выживает и становится здоровым, нормальным взрослым. Хорошо! Отец преуспел в своей обременительной, зачастую весьма неблагодарной задаче по поддержанью в ребенке дыханья. Хорошо потрудился, Сэм, твое дитя заняло свое место в племени, у него хорошая работа — торговать термопарами, — оно женилось на приятной девушке, коя тебе нравится, и оплодотворило ее до того предела, когда она несомненно родит новое дитя, вскорости. И не в тюрьме. Но замечал ли ты легкий изгиб в уголке рта Сэма II, когда он смотрит на тебя? Сие означает, что ему не хотелось, чтобы ты его называл «Сэм II», с одной стороны, а с двух других сторон сие означает, что у него в левой штанине обрез, а в правой штанине крюк со штропом, и он готов тебя прикончить тем либо другим, выпади ему случай. Отец ошарашен. Что он обычно говорит, при таком-то противустоянье, так лишь: «Я тебе пеленки менял, сопляк». Говорить такое неправильно. Во-первых, это неправда (девять из десяти пеленок меняются матерями), а во-вторых, это немедленно напоминает Сэму II о том, по чьему поводу он злится. Злится он на то, что был мал, когда ты был велик, но нет, не в том дело, он злится на то, что был беспомощен, когда ты был могуч, но нет, и это не то, он злится на то, что был случаен, когда ты был необходим, не вполне оно, он обезумел, потому что, когда любил тебя, ты не замечал.

Смерть отцов: Когда отец умирает, отцовство его возвращается ко Все-Отцу, кто есть сумма всех мертвых отцов, взятых вместе. (Сие не есть определение Все-Отца, лишь один аспект его бытия.) Отцовство возвращается ко Все-Отцу, во-первых, потому, что там ему и место, а во-вторых, для того, дабы в нем можно было отказать тебе. Передачи власти подобного рода отмечаются подобающими церемониями: сжигаются головные цилиндры. Теперь ты, безотцовщина, должен справиться с памятью об отце. Зачастую память сия мощней живого присутствия отца, есть внутренний голос, командующий, разглагольствующий, дакающий и некающий, — бинарный код, да нет да нет да нет да нет, управляющий каждым твоим, твоим самомалейшим движеньем, умственным либо же физическим. На каком рубеже становишься ты собою? Никогда целиком, ты всегда — отчасти он. Сие привилегированное положенье в твоем внутреннем ухе есть его последняя «прерогатива», и ни един отец никогда ее не упускал.