Антал Сташек - О сапожнике Матоуше и его друзьях

— Еще одно слово… Я замечаю, что вам нужно новое пальто. Из старого у вас уже вылезают локти.

Капеллан молча склонил голову. Священник понял.

— Эти денежные пожертвования, — сказал он, — которые мы собираем в божьем храме, с сегодняшнего дня принадлежат только вам, а не мне; но экономьте получше и не раздавайте столько подаяний. О бедняках пусть заботятся люди побогаче.

Наконец-то капеллан мог вернуться в свою комнату.

— Неопытный молодой человек, — прошептал ему вслед священник и, вынув из кармана пальто деревянную табакерку, погрузил в нее короткие толстые пальцы, втянул понюшку табаку, посмотрел на карманные томпаковые часы величиной с большую толстую луковицу и увидел, что уже пора идти в костел, где сегодня перед обедней ему предстояло произнести проповедь.

А капеллан вздыхал в своей комнате:

— О, как жалка жизнь, если она должна быть только подготовкой и мостом на тот свет!

Костел стоит на холме, к порталу его поднимаются по ступеням. Перед костелом стоит Тонча Климшова и держит в правой руке две недомотанные пасмы. Она замерзла, зубы у нее стучат от холода. Ветер раздувает юбку, из-под которой видны ноги в старых рваных ботинках; на голове бабушкин поношенный шерстяной платок; глаза от стыда опущены вниз, слезы текут по щекам.

Люди валом валят в костел.

— Мошенница! Недомотка! — попрекают ее одни.

— Бедняжка! — шепчут про себя другие, видя, как девушка ежится от холода.

— Проклятый скупщик! — возмущаются те, кто знает ростовщика Пайлу.

— У этого священника совести нет, если он заставил девку стоять на таком морозе, — неодобрительно говорят многие, но не пытаются помочь несчастной. Ведь они издавна привыкли к тому, что женщин, не намотавших требуемых двадцати нитей в пасму и двадцати пасм в моток и тем самым обманувших скупщика пряжи, в наказание выставляют перед костелом, словно у позорного столба, с пряжей в руке.

— Теперь, когда у нас свобода, власти и церковь могли бы прекратить такие вещи и не заботиться о богатых скупщиках, которые за бесценок скупают пряжу, а зарабатывают на ней тысячи, — замечают рассудительные люди.

Но никто из идущих мимо — рассуждает ли он, ругается, или возмущается — не сказал бедной грешнице слова утешения.

Матоуш шагает по селу и слышит колокольный звон.

— Это Вавржинец, — говорит он тихо и вспоминает, как сам звонил; будучи еще мальчишкой. Он знает звук каждого колокола. Вавржинец гудит глухо, словно из-под земли; у Вацлава — тенор, а Ян звенит дискантом, как женщина в церковном хоре. Весело было тогда — дергать за веревку вместе со звонарем! Зато сегодня — не весело. Каждый удар Вавржинца словно удар по больному месту. Матоуш спешит, чтобы не слышать этого звона.

— Тонча! — восклицает он, пораженный.

Девушка не ответила, только еще ниже опустила голову. На побледневших щеках мелькнул слабый румянец стыда.

— Беги с пряжей домой, а то замерзнешь… Беги! Скорей беги!

— Пан патер… — шепчет девушка.

— Он уже не имеет права тебе приказывать.

Девушка не знает, может патер приказывать или не может… Кругом толпятся зеваки.

— Не слушай этого безбожника! — кричат старухи.

— Не бойся и беги отсюда, — советуют молодые парни.

— Пойди и скажи, что холодно, пускай он простит тебя; скажи, что вперед всегда будешь доматывать, — советуют те, которые стараются ладить со всем миром.

Нестройный говор, шум, спор. Старухи и деды держат сторону священника, молодежь — на стороне Матоуша. В это время в костел проходит священник. Он видит толпу, слышит говор.

— Что это тут делается, перед храмом? Кто нарушает спокойствие?

Старушки жалуются наперебой:

— Сапожник Штепанек из Вранова уговаривает эту обманщицу, чтобы она убежала.

— Правда это, Матоуш?

— Правда.. Идем, Тонча, — отвечает тот строптиво и, взяв девушку за руку, хочет увести ее.

— Люди добрые, не пускайте ее, пусть ответит за свое мошенничество! Только тогда простится ей грех.

Некоторые, наиболее усердные, бросаются выполнять приказ.

— Ребята! — кричит Матоуш окружившим его товарищам. — Не дадим ее в обиду!

— Не дадим в обиду! — подхватывают они.

Из толпы слышатся возгласы:

— Опять этот смутьян сапожник безобразничает!

— Правильно делает, что заступается за бедных людей!

— Большой грех — идти против священника…

— Если он священник, так пусть занимается своими святыми делами, а не пряжей!

— Подумаешь, какое преступление… Из-за нескольких ниток мучить девку!

— Я не хотела никого обманывать, — жалуется Тонча. — Я ошиблась.

— Ну еще бы, конечно ошиблась, — язвительно ворчит старая Жантова. — Каждая говорит так, когда ее выставят на позор перед народом.

— Что тут долго разговаривать! — кричит Матоуш. — Ребята, давайте окружим ее и уведем отсюда.

Толкотня страшная, люди кругом напирают, сбиваются в кучу, шум усиливается, старухи тараторят. К грешнице бросаются пожилые женщины; набожные люди возмущенно ропщут. Со всех сторон собираются зеваки. Священник, пораженный, сначала молчит, потом поднимает руки, как для благословения, и обращается к толпе:

— Люди добрые, оставьте безбожника и вступите в храм, дабы не осквернить это святое место каким-нибудь недобрым поступком. С этим смутьяном и подстрекателем рассчитаются власти.

— А с вами рассчитается весь мир, когда наберется ума! — отрезал ему Матоуш, взял Тончу за руку и сошел с ней вниз по ступеням. Молодежь шумно двинулась за ним. Девушка продолжала держать в руке свои недомотанные пасмы, смотрела вокруг, удивляясь происшедшему; на губах ее играла радостная улыбка.

— Спрячь пряжу за пазуху! — смеялись парни и, весело распевая, гурьбой пошли тю селу.

Священник входит в ризницу, а капеллан, который должен прислуживать ему во время литургии, идет за ним, как бы желая помочь.

— Видели вы этот бунт?

— Да, к сожалению.

— Здесь всегда царил святой мир и покой. Люди безропотно работали, слушались, молились, а мы руководили ими, как нам велит долг святой церкви. Пока не пришла эта нынешняя недобрая пора, люди думали только о небесах.

— Черта с два они думали о небесах. Варили картошку да мучную затирку, ходили на барщину и видели перед собой ад со смолой и пламенем, про который вы все время рассказывали с амвона, потому и боялись, — ворчал про себя старый церковный сторож, надевая на патера стихарь.

Вскоре начал играть орган, и в костеле запели гимн: «Боже милостивый, ниспошли на нас духа святого». Матоуш встал прямо перед кафедрой, к которой ведет из ризницы маленькая дверь со ступеньками.

Пение закончилось. Замолк орган. Открывается дверца кафедры, появляется проповедник. Квадратная шапочка чернеет над его костистым, суровым лицом и белым одеянием. Он оглядывает собравшуюся паству. Видит старых крестьян с опущенными головами, с искривленными позвоночниками; они всю жизнь гнули шею не только перед начальством, но и перед лакеями из замка; видит лысые головы с сединой на висках, видит старух, закутанных в шерстяные платки, из которых выглядывают носы и трясущиеся подбородки. Эти плешивые деды и старые бабки представляют для него самое приятное зрелище. Он видит и новое поколение — непокорных крестьян и рабочих, которых он собирается направить на путь истинный, чтобы они не портили стада господнего. Но прежде всего он видит этого смутьяна, который назло ему встал внизу, перед кафедрой, в своих щегольских сапожках.