Юхан Смуул - Эстонская новелла XIX—XX веков

Мирьям в это время сидела возле окна. Цветущие пеларгонии, фуксии и буковицы закрывали от нее вид на улицу. Часы, правда, лишь недавно пробили девять, но Мирьям уже была в розовом воскресном платье. К тому же она только что завила свои русые волосы — и сама себе казалась женщиной бывалой, лет двадцати по крайней мере.

Когда звуки гармоники достаточно приблизились, Мирьям высунулась в открытое окно и весьма спокойно сказала своему брату — ведь она умела владеть собой:

— Гляди, вон кто-то идет и играет.

Брат Карли как раз подравнивал свои первые усики, однако отложил ножницы в сторону и тоже поглядел в окно. «Не пьян ли этот господин», — рассудительно подумал он. Мирьям обратила внимание брата на большой заплечный мешок прохожего и прибавила, что это, пожалуй, какой-нибудь торговец вразнос, ведь в последнее время они часто околачиваются здесь, заходя из дома в дом. Вскоре матрос поравнялся с домом, и Мирьям убедилась, что не обманулась в своем нетерпеливом ожидании: минуту спустя брат, как она и надеялась, поспешил сообщить:

— Да я ведь знаю его. Это Антс.

— Антс?! — переспросила сестра.

— Да. Мы с ним частенько встречались… в свое время. Ты тогда была еще совсем малявкой. Мы с Антсом одногодки.

— Стало быть, его зовут Антс? — помолчав, спросила Мирьям еще раз.

— Антс Тобиас, — ответил брат.

Странный музыкант брел теперь не спеша, рассеянно поглядывая то влево, то вправо, и Карли озорно окликнул его:

— Эй, погоди! Ты чего здесь шатаешься в такую рань?

Но матрос не расслышал и пошел дальше.

Тогда Карли отодвинул в сторону стебли буковицы и крикнул снова:

— Антс!.. Куда это ты?

— Пусть себе идет… Загорелось тебе, — начала Мирьям удерживать брата, вдруг ни с того ни с сего разозлившись.

Но Карли не обратил на ее слова внимания и крикнул еще раз:

— Эй, Антс, дружище, погоди же!

Матрос вдруг широко осклабился, отер гармонику о полу пиджака, перешел улицу и сказал:

— Гляди-ка! Да никак это ты, Карли?

— Ну да, я! Что, знаться больше со мною не хочешь? — воскликнул Карли?

Моряк расстегнул ремни рюкзака — трах! — сбросил его на траву и потянулся, да так, что, казалось, кости затрещали. Э-эх, да он чертовски устал, ведь солнце палит, что твой огонь. Нет ли у приятеля холодной воды — освежиться малость?

Мирьям, хоть и здорово разозлилась про себя, все же глянула из-за цветов на матроса, который стоял на улице, и мало-помалу успокоилась: теперь, при свете утреннего солнца, он показался ей куда пригожее, чем в сумраке прошлой ночи. Карли ответил, что чего-чего, а воды-то в этом доме найдется вдоволь, ежели приятель пожелает войти. Услышав шаги по мостику, переброшенному через канаву во двор, Мирьям быстренько оправилась и села к столу, сделав вид, будто занята стопкой лежавших на нем альбомов.

В кухне разговаривали, смеялись, звякнула кружка о ведро, затем послышалось продолжительное бульканье — матрос с наслаждением пил. Наконец парни вошли в комнату, и Карли с вежливой официальностью сказал:

— Прошу, познакомьтесь. Мой друг — Антс Тобиас. Моя сестра — Мирьям. Садись, пожалуйста.

Моряк отвесил поклон, крепко пожал пальцы девушки, затем развернул большой синий платок, чтобы отереть пот. На матросе был темно-синий костюм, сильно помятый и весь в сенной трухе, под пиджаком — светло-серая рубаха «миланез», на ногах — клетчатые шелковые носки и коричневые ботинки. И он снова, не жалея красок, стал распространяться о своей великой усталости; подумать только, ночью он хватил малость водки, а нынче ему предстоит почти тридцатикилометровый путь.

Карли спросил:

— Ну, а откуда ты идешь и куда? Гляжу, прилежно тащишь этот мешок — уж не в бродячие ли торговцы записался?

— Не-ет. Я — с корабля, в отпуск иду на несколько дней. Навестить родителей и так далее. Наш пароход прибыл в порт за грузом крепежного леса и льна, и капитан отпустил меня на недельку. «Живешь тут поблизости, — говорит, — так побывай дома». Отсюда пароход отбудет дальше, в Таллин. Туда я и двинусь после, чтобы поспеть на это старое корыто.

— Вон как, — сказал Карли и тотчас добавил, что его заветная мечта — тоже побывать в море. Между прочим, как же название того парохода, на котором служит приятель?

— «Оакланд» его название, — ответил матрос.

Мирьям, взглянув на своего первого в жизни друга округлившимися от удивления глазами, переспросила:

— «Оакланд»?!

— Да, «Оакланд», — сказал матрос.

И Мирьям, потупившись, заявила:

— Ну да, и самого-то тебя зовут Антс, а не Александр…

Матрос вытянул свои обутые в желтые ботинки ноги и, внимательно разглядывая их, казалось, думал, Мирьям ждала. Наконец он сказал:

— У меня два имени. Одно — Александр, другое — Антс.

— И у корабля никак тоже два? — спросила Мирьям.

Но на сей раз парень ответил незамедлительно:

— Этот ящик года два назад купили у американцев, янки его звали «Оакланд», англичане же зовут по-своему — «Аннабеллой».

Пришел Карли, и гость снова заговорил о море, о больших портах. Он, правда, не вдавался в подробности, этот великий мореход, но тем не менее никому не удавалось вставить ни словечка. О да, эта нынешняя жизнь — она разнообразна и красива, очень разнообразна и очень красива, сказал он. Моряк рисовал воображению слушателей места, где ему привелось побывать. Тут были и Кап, и Горн, и Занзибар; но больше всего насмотришься в Китае и Японии; а в Сингапуре и Марселе с ним случались прямо-таки невероятные истории, ха-ха-ха! Или, скажем, в каком-нибудь порту на Гавайских островах, или еще где-нибудь в подобном месте, — слов не найдешь все рассказать, до того шикарные приключения бывают на белом свете. Между прочим, поработал он месяц-другой и на бельгийских угольных шахтах, но попасть туда он и кровному врагу своему не пожелает, — сущий ад. С самым серьезным видом покачивая головой, он посоветовал Карли, своему старому другу, держаться от таких местечек подальше, ведь вырваться оттуда очень трудно и хлопотно.

Время шло, а запас историй у отважного путешественника, обогнувшего весь шар земной, не иссякал. Мирьям глядела на него, как завороженная, и вскоре он заявил, что, право, не так уж и спешит домой. В этих краях у него немало хороших приятелей, и, поскольку неизвестно, придется ли ему еще когда-нибудь попасть в родной город, он не прочь повидаться и с ними. Коли есть здесь, где немного потанцевать и попеть вечерком, он, право, остался бы на день-другой, — может, его друг знает, нельзя ли здесь где-нибудь вечерком немного потанцевать да попеть?

— Почему бы и нет? Конечно, можно, — сказал Карли, который выглядел теперь очень гордым, будто он сам рассказывал обо всех этих приключениях.

— Тогда я… пожалуй, втащу свой рюкзак.