Мао Дунь - Избранное

Асян подумал: «Значит, и среди японцев есть хорошие люди, только их милитаристы — мерзавцы». Но не успел он подумать, как со стороны противника донесся оглушительный рев пушек, и одновременно началась бомбежка. Асян тут же решил, что все японцы, в том числе и солдаты, скверные люди.

Когда развернулось сражение у Мяосинчжэня, Асяну и Чуньшэну довелось побывать на передовой. Только позвали их не затем, чтобы стрелять, а чтобы таскать носилки с ранеными в тыл и размещать их в автомобилях.

— А что, Асян, прилетит сейчас снаряд, укокошит нас, и дело с концом!

— Все равно, если побьют японцев, в этом будет и наша доля!

За несколько дней жестоких боев японские пушки сровняли с землей почти весь Сяосинчжэнь. И все же китайские войска удержали свои позиции. Фронт стоял непоколебимо, как стальная стена. Асян и Чуньшэн радовались — ведь и они пролили свой пот в окопах, и их труд не пропал даром. Был у них и другой повод для радости: скоро им наверняка дадут винтовки — ведь раненых становилось все больше и больше, ряды защитников редели с каждым днем.

Во сне они улыбались — им снилось одно и то же: подползает японский танк, они выскакивают из окопов, бросают гранаты, танк взорван.

Однако бои в этом районе постепенно стихли. Понеся большие потери, японцы переменили тактику. Асян с товарищем были немного разочарованы: осуществление их мечты — броситься с гранатами в атаку — на время откладывалось. Неожиданно их перебросили в район Бацзыцяо. Там шли ожесточенные бои и требовалось много носильщиков. Опять Асян с товарищем доставляли боеприпасы и провиант.

Бои с каждым днем становились все ожесточеннее. Рассказывали, что в Китай прибыл важный японский начальник, генерал Сиракава, а с ним три дивизии солдат и свыше десятка военных кораблей. Атаки начались по всему фронту. Снаряды тяжелой артиллерии обрушивались на китайские окопы. Солдаты стояли насмерть, потери возрастали час от часу. Асян и остальные носильщики не спали уже несколько ночей подряд, доставляя патроны к окопам и унося раненых в тыл. У них не было даже времени поразмыслить; словно автоматы, они ходили и работали, поглощенные одной лишь мыслью — умереть, но не отступить! И они верили, что не отступят.

Однажды вечером, нагрузившись снарядами и патронами, все шестьдесят носильщиков отряда Асяна шагали вслед за своим командиром. Шли быстро. На небе сквозь серые облака проглядывал серп луны, мерцало несколько звезд. Идти по изрытой дороге было трудно. Шагая за командиром, носильщики поначалу чувствовали себя как обычно, но вскоре стали замечать что-то неладное. Грохот канонады постепенно стихал, и нужно было напрягать слух, чтобы различить гул орудий.

Асяну стало не по себе. Он не выдержал, толкнул плечом шедшего рядом Чуньшэна и прошептал:

— С дороги сбились, что ли? Пушек совсем не слыхать!

— Да я и сам удивляюсь! Как будто идем не вперед, а назад…

— Уж не переводят ли нас на другой участок? — вступил в разговор носильщик, шагавший сзади. Асян хмыкнул, выражая сомнение, но не успел ничего сказать, так как другой носильщик, шедший впереди, повернулся к ним и с усмешкой сказал:

— Ишь чего выдумали! Я вот слышал, не знаю, правда или нет. Говорят, у японцев сила большая, этот фронт все равно не удержать, поэтому решили отойти на вторую линию.

Асян застыл в изумлении, а Чуньшэн поспешил спросить:

— На вторую линию? А где она?

— Да не то чтобы далеко, но и не близко; в Куньшане [63] Куньшань — городок километрах в сорока западнее Шанхая . Так люди сказывают.

Асян плюнул, но не сказал ни слова; только глаза его почему-то стали красными, как будто он собирался заплакать. В этот момент их нагнало семь или восемь всадников. Потом мимо Асяна прогрохотала пушка, и наконец их стали обгонять беспорядочные толпы пехотинцев. Поняв, что дело нешуточное, Асян резким движением перебросил коромысло на одно плечо. Внезапно их отряд остановился. Асян крикнул, дико вращая глазами:

— Отступать? Все пожгли — Чжабэй, Цзянвань, Усун… Что же, так и простим? Нельзя отступать! Лучше умереть! Все пойдем на япошек, но не отступим!

Он сорвался с места и, продолжая кричать, бросился к отступавшим солдатам, Чуньшэн пытался удержать его, но не сумел и побежал за ним, тоже громко крича. Не успел он пробежать и несколько шагов, как начальник носильщиков бросился наперерез, схватил его и швырнул на землю, выругавшись: «Жить надоело, что ли?»

Чуньшэн хотел подняться, но на его голову обрушился тяжелый удар; в ушах зазвенело, перед глазами все померкло. Он услышал какой-то шум в отдалении, затем несколько сухих, резких звуков, похожих на хлопки, и потерял сознание.

В радиусе двадцати километров от Шанхая больше не было китайских солдат, не было, следовательно, и военных действий. Конференция по заключению перемирия и эвакуации войск все еще продолжалась. Наконец подписали соглашение. Чжабэй превратился в развалины. Время от времени начинали шуметь о «восстановлении» Шанхая, но вскоре шум этот прекращался. В газетах одно за другим появлялись пространные сообщения о потерях и ущербе, понесенных Китаем. Один пожар в издательстве Шанъу унес более шестнадцати миллионов юаней!

Тем не менее необходимо было возобновить работу этого крупного полиграфического предприятия, центра распространения культуры. В газетах было объявлено: все прежние сотрудники издательства увольняются, правила нового набора будут объявлены особо. Ввиду ущерба, понесенного издательством в дни бедствия, постигшего страну, оно не может полностью выплатить сотрудникам выходных пособий, предусмотренных в договорах.

Ответная реакция со стороны оставшихся без работы пяти тысяч рабочих и служащих не заставила себя ждать. В числе их был и господин Ли, нашедший убежище в небольшом доме на территории французской концессии. На этот раз господин Ли развил кипучую деятельность. Он, разумеется, вступил в организацию, созданную уволенными для борьбы за выходное пособие. Сотрудники, со своей стороны, напечатали заявление о том, что не признают односторонних действий администрации. Они послали представителей для переговоров с дирекцией, а сами тем временем приглашали к себе общественных деятелей, репортеров, подали жалобу в департамент по социальным вопросам. Господин Ли участвовал во всех этих мероприятиях. Ведь у него было десять с лишним лет стажа — таким образом, его выходное пособие должно было превысить тысячу юаней! Он целыми днями носился и не имел даже времени помочь жене нянчить малыша.

В спорах прошло два месяца. Наконец дирекция в порядке «особой любезности» согласилась немного прибавить к урезанным суммам, подчеркнув, что это последняя уступка с ее стороны. Теперь господин Ли рад бы был похлопотать, да в его хлопотах никто уже не нуждался. Ему оставалось лишь сидеть в своей темной, узкой и сырой комнатушке. Госпожа Ли сердилась на него за бесполезную беготню, за напрасно истраченные на транспорт деньги.