Мао Дунь - Избранное

Жена совсем уже собралась и хотела было распорядиться, чтобы сходили за такси, как неожиданно у ворот загудел автомобильный клаксон, и Аэ по звуку определила, что это автомобиль господина.

Поспешно спустившись вниз, жена увидела, что господин уже сидит, откинувшись, на длинной кушетке в гостиной, с сигарой. Она торопливо приблизилась и, сразу же вспомнив о его утренней раздражительности, протянула руку с намерением потереть ему висок.

Однако господин перехватил ее руку на полпути и довольно небрежно отвел в сторону, после чего лениво проговорил:

— Не беспокойся. Я тут был с приятелями в ресторане «Майжуй», досидел до половины обеда и почувствовал себя нехорошо. Ничего, сейчас пройдет.

Жена присела на маленькую скамеечку возле кушетки, нерешительно спросила:

— Может быть, послать за доктором Хуаном, пусть посмотрит?

— Не надо! — замотал головой господин и закрыл глаза. Через некоторое время он неожиданно заговорил с холодной усмешкой: — Ну и дела! Жена, как по-твоему, старина Лу тоже против военных действий? Сегодня за обедом я был один против четверых.

Жена нахмурила тонкие нарисованные брови, но кончики бровей мужа слегка опустились, и она тут же перестала хмуриться, изобразив подобие улыбки.

Господин же продолжал:

— И вот еще от чего нельзя не прийти в уныние! Они тут заговорили о передовой статье, появившейся недавно в «Цзылинь сибао», — он похлопал себя по карману, — я тоже взял почитать, глянь-ка — чудеса да и только!

В это время подошла девочка и, ухватив мать за руку, уставилась ей в лицо черными глазенками, в которых явно читался вопрос: идут они в универмаг или нет? Та бессознательно потянулась к дочке, прижала ее к себе и наконец, после минутного колебания, обратилась к Аэ:

— Тетушка, сходи-ка с малышкой в магазин. Купи ей игрушек, какие понравятся, но не покупай ничего съестного.

— А, так вы за покупками собрались? — проговорил удивленный господин, до которого только что дошло, что жена и малышка уже одеты. — Ну конечно, идите! Я как раз хочу спокойно написать кое-что для отдела писем «Цзылинь сибао».

— Ой! Зачем это тебе писать письмо? И так уже подташнивает, к чему еще и умственное напряжение?

— Да что ты понимаешь. Напишу, рассеюсь немного, да и на душе наверняка легче станет. А вы давайте-ка, отправляйтесь по своим делам!

Жена выпучила глаза: она никак не могла понять, что вызвало такую перемену в господине, который всегда смотрел свысока на «занятия литературными безделицами»; кроме того, ей внезапно пришла в голову мысль о том, что, если отправленное письмо не опубликуют или же, опубликовав, господин главный редактор добавит от себя какую-нибудь насмешку, — не будешь и знать, как из этой ситуации выпутаться, к тому же нужно будет иметь дело с газетой, которой заправляют иностранцы! Она почувствовала, что нужно сказать горькую правду: другого выхода нет.

— Может, не стоит писать, а? Не надо! Ты человек с положением, куда тебе тягаться с этими бумагомараками! Ну, не надо!

— Не твое дело! — неожиданно вспылил господин. — Отправляйтесь-ка себе в магазин! — Затем, чуть смягчившись, добавил: — Ты, жена, не переживай, я же не своим именем подпишу.

— А как же подпишешь?

— Я-то? — С этими словами господин встал с кушетки. — Давайте, давайте, отправляйтесь! Купите две коробки сигар… А я псевдоним себе придумал — «Настоящий китаец»!

5 февраля 1936 года

Перевод И. Егорова.

© Пушнякова В. Н. Перевод, 1990.

Два дня дул северо-западный ветер, и в деревушке не было слышно даже лая собак. Тянулось сплошное свинцово-серое небо, и только у самого горизонта виделась светлая полоска, словно исподволь пытавшаяся неторопливо расплавить эту тяжелую свинцовую даль.

Несколько низких хижин, как жуки, расползлись по земле. Рядом со скирдами свежей соломы, чем-то напоминавшими увядшие дикие мхи, до самой реки протягивали вверх свои израненные ветви сальные деревья, которые, пытаясь сохранить величавую осанку, отчаянно сопротивлялись порывам ветра. Деревья эти были для крестьян ласковой, сердобольной матушкой; обычно они не требовали за собой ухода, а когда наступала зима, на иссиня-черных плодах распускались белые ростки; терпя боль от сотен тысяч ножевых ран, деревья дарили людям эти крохотные пальчики, латая своими сальными желудями прорехи крестьянской жизни.

Река, похожая на черного удава, изгибаясь и петляя, текла на запад, перебираясь через тропинки между рисовыми полями и неправильными четырехугольниками садов тутовника. Чем дальше на запад, тем она становилась все шире и наконец сливалась с горизонтом. Летом и осенью, перевитая, словно шелковыми лентами, водорослями и ряской, она казалась доброй и приветливой, но сейчас, перед приходом холодов, их уже согнал северо-западный ветер и по полуобнаженному руслу шла мелкая рябь. Вода почернела, и казалось, что река еле сдерживает гнев.

Из хижины вышел Цайси, крепкий, рослый здоровяк лет сорока. Быстро дойдя до края рисового поля, он поднял голову и оглядел небо. К этому времени светлая полоска у горизонта уже успела утонуть в громадном свинцовом одеянии, на небе не осталось ни единого просвета. Цайси потянул носом воздух, пытаясь определить, насколько он насыщен влагой.

— Черт побери! Будет снег, — пробурчал Цайси и пошел обратно в хижину. Порыв ветра, налетевший со свистом со стороны тутового сада за рекой, отвернул полу его изодранной ватной куртки. Из дома выбежала облезлая рыжая собака. Она втянула голову, выгнула спину, и казалось, что свалявшаяся шерсть на ней встала дыбом.

— Эй, ты, скотина, что, тоже холода боишься? — Цайси протянул руку и схватил собаку за холку. Похоже было, он искал, на чем бы сорвать плохое настроение, — схватив собаку, он отшвырнул ее в сторону.

Свалившись, она перекувырнулась, молча поджала хвост и помчалась обратно в дом.

— Ха-ха-ха, — заливался Цайси, заходя в хижину. — Сюшэн! Погода меняется. Сегодня едем за травой юньцао, — громыхал в комнате его могучий голос.

В углу копошилось что-то черное — это был Сюшэн, который вообще-то считался в доме «главой семьи», хотя на самом деле приходился Цайси двоюродным племянником. Он был моложе его лет на десять, но на вид казался гораздо старше. С детских лет его мучали приступы желтухи. Сейчас Сюшэн занимался тем, что раскладывал в два мешка пять доу риса и пробовал мешки на вес, чтобы они были одинаковыми. Разогнув спину, он спросил:

— Что, сегодня ехать за юньцао? Мне в город надо, рис продавать.

— В город завтра поедешь! Посмотрим, что ты будешь делать, если повалит снег. А что, деньги, которые в тот раз получили за сальные желуди, уже кончились?