Мао Дунь - Избранное

— Давно уже. Это все ты со своей покупкой теплых курток на зиму. У нас нет масла, кончилась соль, да вчера еще староста приходил требовать, чтобы господину Чэню быстрее внесли полтора юаня процентов. Разве я не говорил, когда продали желуди, что сначала нужно заплатить Чэню проценты, а куртки можно купить и попозже. Но ведь вы…

— Ты что! Если мы пропустим сегодняшний день, то нам водорослей не достанется! — вспылил Цайси и ушел за дом. Сюшэн в раздумье посмотрел на небо. Он тоже боялся, что пойдет снег, к тому же северо-западный ветер дул уже два дня, и в излучине и изгибах реки наверняка скопилась масса водорослей: день промедлишь — и если даже снег не выпадет, их заберут другие. Но не мог он забыть и того, что вчера сказал староста: «Ах, не будет завтра денег? Ладно. Тогда отдавай в залог рис!» А как только рис попадал в руки старосты, он уже шел не по три юаня, а по полтора.

«И рис продавать надо, и водоросли собирать тоже надо» — с такими мыслями Сюшэн взял коромысло и попробовал взвалить на плечи оба мешка. Опустив его, он решил пойти к соседу спросить, не едет ли кто в город, чтобы попросить продать рис.

Зайдя в дом, Цайси с трудом протиснулся в овчарню (это была его спальня). Стащив с нар синий матерчатый пояс, он туго подвязался им. Стало гораздо теплее. Овец здесь не держали уже года два — у Сюшэна не оставалось денег, чтобы купить ягнят, — но особый запах от них сохранился до сих пор. Цайси любил, чтобы было чисто, он не только постоянно выносил сушить доски, покрывавшие нары, но и подметал земляной настил, на котором когда-то спали овцы. Делал он это совсем не для того, чтобы уничтожить оставшийся после них запах, — наоборот, ему нравился этот легкий душок, — а для того, чтобы на сырой земле не разводилась гнилостная плесень.

Решив, пока не пошел снег, постелить на нары пару охапок свежей соломы, он вышел из овчарни и направился к стогу. Подойдя ближе, Цайси услышал всхлипывания. У самого стога на земле стояло ведро, до краев наполненное водой. В лицо пахнуло чем-то знакомым, напоминающим овечий запах. Тут же сообразив, кто мог здесь оказаться, он в три прыжка очутился у стога и увидел там скорчившуюся, плачущую жену Сюшэна.

— Что с тобой? — спросил Цайси и, подхватив здоровую молодую женщину, попытался поднять ее. Но, увидев, что та обеими руками держится за надутый, большой живот, отпустил ее и обеспокоенно проговорил: — Что живот болит? Пора рожать?

Женщина сначала закивала, но потом затрясла головой и еле выдавила из себя:

— Боюсь, что нет, еще рано, наверное, плод поврежден — взяла вот ведро воды, донесла досюда, и живот так схватило — сил нет!

Цайси машинально оглянулся на ведро с водой.

— Вчера ночью чуть душу из меня не вытряс, — промолвила женщина, стараясь держаться. — Сначала ругался, а потом ударил меня ногой в живот, как раз туда, где маленький, боюсь, что повредил малыша. Тогда вроде поболело и прошло, а сейчас…

Цайси в ответ возмущенно заорал:

— Как же так? Почему ты не кричала? Ты позволила ему бить себя? Да кто он такой, чтобы прикасаться к тебе? Из-за чего он ругался?

— Он говорит, что ребенок не от него. Ему он не нужен.

— И у него еще совести хватает такое говорить! Ребенка сделать не может, а еще мужик!

— Он грозится меня прирезать — я боюсь его, он обязательно…

— Куда ему, разве посмеет, — усмехнулся Цайси. Перед глазами у него мелькнуло одутловатое лицо Сюшэна без единой кровинки и руки, похожие на высохший хворост. Сравнив его с пышущей здоровьем и молодостью женщиной, от тела которой сильно пахло чем-то вроде кислого запаха овец в овчарне, Цайси понял, что они совершенно не подходят друг другу. До него дошло, что у здоровой, работящей крестьянки, которая гораздо сильнее своего несуразного мужа, на самом деле нет причин терпеть побои этого больного урода.

Однако Цайси вполне понимал, почему жена Сюшэна сносила от него эти унижения и стыд. Она признавала, что сама кое в чем грешна перед ним, и своим усердным трудом и терпеливой покорностью восполняла его ущербность. Но разве так было нужно? Цайси был в замешательстве. Он почувствовал, что мог бы поступить точно так же. В конце концов, он не виноват, что Сюшэн слабый и хилый.

С легким вздохом Цайси сказал:

— Но я не могу позволить, чтобы он молотил тебя ногами, как ему вздумается! А если ребенок погибнет, тогда что? Его ли это ребенок, мой ли, как бы то ни было, а вылезет он из твоего живота — все равно будет наша порода. Ну что, сейчас не болит?

Женщина кивнула головой и попыталась подняться. Но из-за раздутого, как большой барабан, живота, двигаться ей было неловко. Цайси подал ей руку и помог встать, но в этот момент ему в нос шибануло резким, сильным запахом ее тела, и он, не удержавшись, крепко обнял ее.

Цайси взял ведро с водой и первым вошел в дом.

Траву юньцао собирали для того, чтобы будущей весной сделать из нее удобрение. Рисовые поля в районе Цзяннани удобряли два раза: первый раз весной, в период «высевания рассады», и второй раз в июле-августе, когда рис уже доходил до пояса. По старой традиции тех мест, где жили Цайси и Сюшэн, летом рисовые поля удобряли соевыми жмыхами. Но однажды там, где делали жмыхи, произошел «политический переворот», и цена на них год от года стала расти. Крестьяне уже не в состоянии были покупать их, и производство жмыхов развалилось.

Поэтому бедным крестьянам ничего не оставалось, как удобрять почву всего один раз весной, и называлось у них это «первым окучиванием». Лучше всего было использовать для этого водоросли. Сюшэн и его односельчане называли их травой юньцао.

Собирать траву юньцао нужно было зимой, после того как отшумит северо-западный ветер. Когда он сгонял траву в одно место, собирать ее становилось легче. Но работать зимой там, где от холода никуда не спрячешься, было совсем не просто.

Крестьянам, которые лишились соевых жмыхов, ничего не оставалось, как вступить с жизнью в отчаянную схватку.

Цайси и Сюшэн в старой, обшарпанной лодке плыли на запад. По опыту они знали, что за двадцать ли от деревни будет протока, разливавшаяся на два рукава, где травы юньцао особенно много. Знали они и то, что перед ними из деревни уже отправились две лодки, поэтому нужно было в два раза быстрее преодолеть десять с лишним ли к западу, а затем повернуть на юг и пройти еще столько же — только в таком случае можно было достичь цели раньше всех. Так рассчитывал Цайси.

Лодка шла по течению против ветра, который все еще дул с прежней силой. Цайси работал шестом, а Сюшэн стоял у весла.

Играя растрепанными концами синего матерчатого пояса Цайси, ветер то и дело переплетал их с бамбуковым шестом; одним из них Цайси вытер пот с лица, и шест в очередной раз с шумом уперся в мерзлый берег, за кормой заплескались серебристо-белые буруны.