Мао Дунь - Избранное

Мать отправилась наверх. Потом и я поднялся в комнату к отцу: она сидела на краю кровати, опустив лицо, с красными глазами, будто плакала. Вечером, дождавшись, пока отец уснул, мать сказала мне, что он просил нож, чтобы покончить с жизнью. Оказывается, мать, услышав, что отец хочет постричь ногти, вошла в комнату и стала постригать их, тогда он и поведал ей, что только что хотел лишить себя жизни. «Видно, встать уже не придется, — сказал отец, — если так будет тянуться долгие месяцы и годы, не сможет ли это утомить тебя?» Он сам день ото дня терял терпение, во всем ему приходилось просить помощи у других, и отцу это трудно было вынести. Как-то он сказал матери, что хотя пока в деньгах нет недостатка, однако он уверен, что его болезнь неизлечима, и каждый день придется расходовать немало на его пропитание, разве это не будет пустой тратой? Уж лучше экономить, оставить ей и нам. Отец добавил, что воспитать из двух сыновей взрослых людей матери вполне по силам, были бы только деньги, а с остальным она прекрасно сможет справиться без него. В этом и заключались основные причины, из-за которых отец хотел пойти на самоубийство. Мать, конечно, считала, что это не может служить основанием для того, чтобы лишать себя жизни. Она полагала, что есть надежда на благоприятный исход болезни. «Но даже если болезнь и неизлечима, пусть бы только не смерть, — разве стоит бояться паралича?» — убеждала она. Домашние были очень озабочены тем, чтобы отец ни в коем случае не чувствовал одиночества, не испытывал неудобств, и он, кроме того, что не мог самостоятельно двигаться, уже, кажется, не ощущал никаких мук. Почему же ему «надоело жить»?

Как потом сказала мать, отец поклялся больше не предпринимать попыток самоубийства. Но она не могла удовлетвориться только его обещанием и строго-настрого приказала мне впредь хорошенько прятать ножи и ножницы и тем более ни в коем случае не давать их отцу.

В эти полгода бабушка (по матери) каждую неделю присылала Асю с продуктами. Девушка забирала нас с братом к бабушке, у которой мы обедали, а потом весело проводили время в обществе Асю, затем уже вдвоем возвращались домой. Однажды, когда она, как обычно, пришла к нам, мать не отпустила меня. Отец, знавший намерения матери, сказал, улыбаясь: «Отпусти его, я же дал слово и буду верен ему».

К вечеру Асю, я и брат возвратились домой. Девушка передала матери сверток с одеждой. Когда мать раскрыла сверток, там оказалась новая одежда для меня и для нее — зимняя и летняя. Асю сказала, что ее сделала Бао Чжу. Думаю, мать сама не смогла бы заниматься этим, и позже уже почти вся наша одежда была сделана Бао Чжу, которая даже просила ее снять мерку с отца. Тогда же мать прежде всего написала ответную записку Бао Чжу и тихонько передала ее с Асю.

Через день бабушка привела с собой обеих девушек. Бабушка с порога набросилась на мать: «Ты говоришь, что до поры до времени надо скрывать правду от мужа. А я вот хочу внести полную ясность». Отец тогда не мог понять, в чем дело. Бабушка продолжала: «Нехорошо скрывать от больного, что к нему собираются пригласить врача». Услышав это, отец подумал некоторое время, а потом спросил: «Можно ли найти еще какого-нибудь даосского монаха, могущего врачевать?» «Не даосского монаха, а „заморского черта“», — ответила бабушка. И подробно все рассказала отцу. Оказывается, мать, прослышав, что в городе Наньсюнь (примерно в 20—30 ли от Учжэня) находится иностранная клиника, где принимают японские врачи, загодя просила бабушку поподробнее узнать о ней. Бабушка послала туда отца Асю — дядюшку Лу, который выяснил, что врачи этой клиники, оказывается, могут даже выезжать по месту жительства за плату 10 юаней в день плюс дополнительные расходы на питание в размере 5 юаней и оплату лекарства. Итак, три дня пути до нашего города и обратно обходились нам примерно в 50 юаней.

Услышав это, отец отрицательно покачал головой: «Не напрасная ли будет трата денег? Японец вряд ли в состоянии вылечить эту странную болезнь».

Бабушка возразила: «Неважно, сможет он вылечить или нет. Узнать бы, что за болезнь, — и то ладно. А пятьдесят юаней — просто мелочь».

Мать и Бао Чжу заняли сторону бабушки, и отец наконец вынужден был согласиться. Мать написала письмо в клинику, где просила через пять дней прислать к нам доктора. Вместе с письмом она выслала 40 юаней серебром в качестве задатка.

Когда подошло время, бабушка, Бао Чжу и Асю с раннего утра пришли к нам домой, ожидая врача. Дед не хотел встречаться с иностранцем, а потому ушел на день к друзьям. Бабушка и тетка (по линии отца) тоже спрятались, а вот трое его братьев остались в гостиной, но их прогнала бабушка.

Примерно в десять часов утра пришел врач, оказавшийся молодой женщиной, с переводчиком, которому можно было дать все сорок, и юной медсестрой-китаянкой. Бабушка спросила переводчика: «А где врач? Еще на корабле?» Переводчик, указывая на японку, ответил, что она и есть врач. Бабушка очень рассердилась и едва не вспылила; к счастью, подошла мать: «Ладно, пусть будет женщина. Пригласи их наверх». Все поднялись и столпились в комнате отца. Японка вела себя очень непринужденно. Она скинула деревянные сандалии, влезла на кровать и начала осмотр пациента. Было начало лета и довольно жарко. Врач через переводчика попросила раздеть больного. Мать, Бао Чжу и медсестра втроем принялись снимать с отца одежду. Послушав и постучав его, врач надавила отцу на грудь. «Больно?» — спросила она. Затем подвигала запястьем его руки. «Больно?» — вновь последовал вопрос. Отец отрицательно покачал головой. Японка что-то пробормотала переводчику, который попросил снять отцу штаны. Бабушка, услышав просьбу, рассмеялась, Бао Чжу, смутившись, отошла в дальний угол комнаты. Мать вместе с медсестрой сняли ему штаны. Врач пощупала согнутые ноги отца, говоря что-то переводчику. «Может ли больной распрямить ноги? — спросил тот. — Они все время так согнуты?» Мать, вздохнув, отвечала: «Уже больше года». Затем врач снова приложила стетоскоп к животу больного, долго слушала, заставила перевернуться на бок, вновь послушала со спины. Она посидела немного, подумала, покачала головой, еще раз взглянув на исхудавшее тело больного, сошла с кровати и заговорила с переводчиком. «Осмотр закончен, — перевел тот, — давайте спустимся вниз». Мать укрыла отца толстым одеялом, оставила с ним Асю, а сама спустилась с врачом вниз.

В гостиной бабушка предложила японке чаю, спросив, есть ли шанс у отца на удачный исход болезни. Переводчик и врач довольно долго переговаривались и наконец первый изрек: «Госпожа, конечно, понимает, что у больного налицо полная мышечная атрофия, но раз говорят, что у него пока нормальный аппетит, за ним необходим тщательный уход, и тогда в ближайшее время с ним ничего не должно случиться». «А что же это за болезнь?» — вновь спросила бабушка. Переводчик посовещался с японкой, взял со стола кисть и лист бумаги, начертал два иероглифа: «Костный туберкулез».