Мао Дунь - Избранное

В городе весна заставляла сердце лишь трепетать, точно легкую паутинку, в деревне она извергалась, словно вулкан. И в этом не было ничего удивительного.

С конца декабря прошлого года крестьяне в ближайшей деревне Наньсян создали крестьянский союз. Тотчас поползли всякие слухи. Сначала говорили об обобществлении имущества, потому что союз проводил обмер крестьянской земли. Затем стали уверять, будто мужчин заберут в солдаты, а женщин обобществят; поэтому праздник Нового года прошел тревожно. У крестьян появилось желание уничтожить союз. Тогда уездный крестьянский союз послал специального уполномоченного Ван Чжофаня для выяснения обстановки в деревне.

Нетрудно было понять, что происходит: тухао и лешэнь распускали слухи, а крестьяне были обмануты. Однако когда крестьян уверяли, что обобществления жен не будет, они не хотели верить. Они считали, что раз есть коммунисты, непременно произойдет обобществление собственности. А ведь жены — тоже собственность, и если их не обобществлять, на взгляд простых крестьян, получалась несуразица и обман.

Уполномоченный Ван был человек одаренный и сразу все уразумел. Поэтому через неделю после приезда в деревню к хорошо знакомому крестьянам лозунгу: «Каждому пахарю свое поле» [24] «Каждому пахарю свое поле» — лозунг, выдвинутый Сунь Ятсеном. — он добавил новый: «Обобществить лишних жен».

В этой местности лишних или свободных женщин было немало: если у кого-то было две жены, одну, разумеется, можно было считать лишней. Вдовы, не вышедшие вторично замуж, монахини, не имеющие мужей, безусловно являлись свободными. Крестьяне деревни Наньсян должны были уничтожить эту несправедливость и всех женщин, которые не могли устроить личную судьбу, распределить между мужчинами.

Однажды в солнечный полдень, дней через десять после того, как между Лу Мую и Сучжэнь возникла «свободная» любовь, крестьяне открыли в Храме земли митинг.

Ван Чжофань был председателем. Перед ним стояли три женщины с испуганными лицами. Среди них была вторая жена местного тухао Хуан Лаоху, сравнительно опрятно одетая. Когда в пять часов утра крестьяне ворвались в дом Хуан Лаоху, женщина задрожала от страха и забилась в угол кровати. Сейчас эта восемнадцатилетняя женщина, широко раскрыв глаза, отупело смотрела на теснившихся со всех сторон мужчин. Она давно узнала, что будет обобществлена, но ее темный ум никак не мог понять, что это значит. Как-то она видела, что ее муж завлек деревенскую девушку и изнасиловал. Однако она не знала, есть ли разница между насилием и обобществлением. Мысли у нее путались, и она не на шутку встревожилась.

Другая женщина, вдова лет тридцати, по виду очень спокойная, словно была прекрасно осведомлена о том, что произойдет.

Третья являлась служанкой бывшего управляющего деревней; ей было семнадцать лет. Она, как и жена тухао, была испугана, но относилась ко всему с большим любопытством.

Крестьяне разглядывали женщин, шумели, смеялись, будто ожидая чего-то особенного.

Затем под смех и выкрики привели двух дрожащих от страха монахинь, которые непрерывно повторяли: «Амитофо» [25] Амитофо — восклицание китайских буддистов. .

Когда шум голосов стих, Ван Чжофань поднялся и с натугой закричал:

— Всего пять женщин. Для дележки мало. Что будем делать?

Тогда разгорелся спор, доходивший до перебранки и продолжавшийся довольно долгое время. Наконец, накричавшись до хрипоты, решили тянуть жребий. Одинокие крестьяне стремились воспользоваться случаем и заполучить жену. Самая красивая из всех женщин, жена тухао, досталась крестьянину старше тридцати лет, голова которого была покрыта коростой. Но неожиданно женщина заплакала, затопала ногами и, словно сумасшедшая, закричала:

— Не хочу! Я не хочу этого грязного, уродливого мужика!

— Не пойдет! Жребий решает дело, а не она! — громко и настойчиво поддерживали право крестьянина некоторые поборники «справедливости».

— Неверно! Больной паршой не подходит! Несправедливо! — внезапно завопили стоящие в задних рядах.

Снова началась неразбериха и перебранка. Пришли в движение палки, лопаты, мотыги, люди смешались. Шум стоял такой, словно храм рухнул. Ван Чжофань не знал, как поступить, и лишь изо всех сил дул в свисток, вызывая отряд дружинников.

Дружинникам наконец удалось навести порядок. Они схватили нескольких человек и притащили их к Ван Чжофаню. Высокий мужчина, вооруженный копьем, с красной повязкой на левой руке, сказал ему:

— Не стоит их допрашивать. Мы знаем, что эти выродки из деревни Сунчжуан. Мы ранили семерых или восьмерых из них.

— Ты прав, старик. Мы из общества «Власть мужей» и хотели расправиться с вами, скоты! — громко ругался один из пойманных, гневно сверкая глазами.

Все знали, что в Сунчжуане есть общество «Власть мужей», враждующее с местным крестьянским союзом.

— Вот они, бандиты! — словно гром, грянуло со всех сторон.

Затем палки, комья земли, камни обрушились на схваченных. При этом пострадало немало своих.

Ван Чжофань, видя, что дело плохо, приказал дружинникам увести схваченных и одновременно попытался отвлечь толпу, закричав:

— Идемте в Сунчжуан громить общество «Власть мужей»!

Это сразу подействовало. Толпа немедленно покатилась, словно гонимая ветром, к соседней деревне.

Подходя к деревне, толпа представляла собой армию более чем в тысячу человек. Дружинники подняли весь свой отряд, немало крестьян примкнуло и по дороге. Деревня Сунчжуан, не имевшая охраны, была захвачена без сопротивления. Все знали, кто является главой общества, а кто — членами; поэтому, действуя группами, крестьяне почти всех поймали. После того как они пообедали в покоренной деревне, на пленных надели высокие колпаки [26] Высокие бумажные колпаки с разоблачительными надписями крестьяне надевали на реакционеров и в сопровождении толпы водили их по деревне. Подвергавшиеся подобному наказанию теряли в глазах односельчан всякое уважение. и погнали их по селу с криками:

— Долой общество «Власть мужей»!

Когда к процессии присоединились женщины, лозунг в их устах изменился:

— Долой мужей-феодалов! Да здравствуют любовники!

Пять различных версий об этом движении, начавшемся словно извержение вулкана, на третий день дошли до уезда. Комитет партии получил подробный официальный доклад Ван Чжофаня как раз через пятнадцать дней после того, как Ху Гогуан был избран членом бюро постоянного комитета, и в то время, когда Лу Мую всеми средствами улаживал затруднения вдовы Цянь Сучжэнь.

Прочитав доклад, Ху Гогуан вскипел от гнева и мысленно произнес: «Да это же самый настоящий бунт!» Он подумал о своей Цзинь Фэнцзе, и мысль эта вызвала неприятное воспоминание. Его сын за последнее время совсем распустился. «Сосунок! Сам бездельничает и ничего не зарабатывает, а все норовит у отца изо рта кусок вырвать!» — зло выругался в душе Ху Гогуан.