Афонсо Лима Баррето - Печальная судьба Поликарпо Куарезмы

Итак, Рикардо Корасао дуз Отрус был весьма уважаем в высшем обществе предместий. То было особенное высшее общество — высшее по меркам пригорода. В основном оно состояло из чиновников, мелких торговцев, врачей с собственной практикой. Это лучшие люди, заполняющие колдобистые улицы в отдаленных кварталах, посещающие празднества или гулянья — усерднее, чем обыватели из Петрополиса или Ботафого. Там и только там, на улицах, на празднествах и гуляньях, представитель такого общества, встретив более или менее приличного человека, медленно оглядывает его с ног до головы, словно хочет сказать: «Приходи ко мне, и я тебя накормлю». Гордость пригородной знати — ежедневные завтраки и обеды: много бобов, много вяленого мяса, много подливки. Именно они, по мнению этой знати, и служат отличительным признаком дворянства, древних родов, благородного сословия.

Оказавшись за пределами своих окраин, на улице Овидор, в театре, на шумном празднике в центре города, эти господа теряются, тушуются, становятся незаметными, вплоть до того, что увядает красота их жен и дочерей — красота, почти ежедневно ослепляющая прекрасных кавалеров на танцах в их родных предместьях.

Побыв поэтом и певцом этой забавной знати, Рикардо поднялся на ступеньку выше и перебрался в город как таковой. Слава его уже достигла квартала Сан-Кристовао; еще немного (надеялся он), и Ботафого позовет его, ведь его имя уже появлялось в газетах, где обсуждали значение его творчества и особенности поэтического дара…

Но что он делал здесь, в доме, обитатели которого были одушевлены столь высокими целями и имели столь строгие обыкновения? Догадаться нетрудно. Конечно же, он пришел не для того, чтобы помогать майору в изучении геологии, литературы, истории и ископаемых богатств Бразилии. По справедливому предположению соседей, Корасао дуз Отрус явился лишь для того, чтобы научить майора петь модиньи и играть на гитаре. Все очень просто.

Соответственно своим интересам, Куарезма посвящал много времени размышлениям о том, как должна выражаться душа народа в поэзии и музыке. Обратившись к трудам историков, хронистов и философов, он пришел к выводу, что наивысшим ее выражением является модинья, исполняемая под аккомпанемент гитары. Уверившись в этом, он решительно попытался овладеть истинно бразильским инструментом и проникнуть в тайны модиньи. Будучи совершенным новичком в этом деле, Куарезма выяснил, кого считают первым гитаристом и певцом в городе, и стал брать у него уроки. Целью было узнать все о модинье и постараться сделать из нее нечто своеобычное.

Рикардо приходил для того, чтобы давать уроки, но перед этим, по приглашению ученика, делил с ним обед: вот почему известный песнопевец приходил к помощнику секретаря раньше положенного.

— Вы уже освоили ре-диез, майор? — спросил Рикардо, усевшись.

— Освоил.

— Посмотрим.

С этими словами он вынул из футляра свою священную гитару, но больше ничего не успел: вошла госпожа Аделаида, сестра Куарезмы, пригласила их к обеду. Суп уже стынет, поторопитесь!

— Да простит нас сеньор Рикардо, — сказала пожилая дама, — за такой скромный обед. Я хотела сделать цыпленка с зеленым горошком, но Поликарпо не разрешил: сказал, что зеленый горошек нам чужд, и велел подать вместо него голубиный горох. Где это видано — цыпленок с голубиным горохом?!

Корасао дуз Отрус предположил, что это, возможно, не так уж плохо: вышло нечто новое, а поэкспериментировать всегда полезно.

— У вашего друга, сеньор Рикардо, настоящее помешательство на всем национальном: ничего другого он не хочет. А мы должны есть всякую гадость!

— Аделаида, откуда эта неприязнь? Наша страна, где есть любые разновидности климата, способна произвести все необходимое для самого взыскательного желудка. Ты все усложняешь.

— Например, масло, которое быстро портится.

— Оно из молока. А за границей применяют жиры, полученные из всяких отбросов, и, наверное, поэтому масло долго не протухает… Смотри, Рикардо: никто не хочет даров нашей земли…

— В целом это так, — согласился Рикардо.

— Но это неправильно… Мы не защищаем отечественную экономику… Я поступаю по-другому: если есть что-то отечественное, я не пользуюсь иностранным. Я одеваюсь в отечественную одежду, ношу отечественную обувь и так далее.

Все уселись за стол. Взяв небольшой хрустальный графин, Куарезма налил две рюмки водки.

— Тоже отечественная, — с улыбкой сказала сестра.

— Конечно. И, кроме того, прекрасный аперитив. А всякие вермуты — это просто ерунда! Здесь мы имеем чистый, качественный спирт из тростника, а не из картошки или проса…

Рикардо осторожно и почтительно взял рюмку, поднес ее к губам и выпил. Казалось, национальный напиток проник в каждый уголок его тела.

— Прекрасно, не правда ли? — осведомился майор.

— Великолепно, — подтвердил Рикардо, причмокнув.

— Это из Ангры. А сейчас ты увидишь, какое чудное вино делают в Риу-Гранди… Что там бургундское! Что там бордо! Вина нашего Юга намного лучше…

Так прошел весь обед. Куарезма восхвалял отечественные продукты — сало, шпик, рис; сестра вяло возражала, Рикардо поддакивал: «Да, да, несомненно», вращая глазками, морща маленький лоб, за которым начинались жесткие волосы, и стараясь изо всех сил сменить выражение на своем черством личике — он хотел выглядеть чутким и удовлетворенным.

После обеда все пошли в сад. То было настоящее чудо: ни единого цветка… Не считая, разумеется, жалких бальзаминов, гладиолусов, тибухин, брунфельсий и прочих украшений наших полей и лугов. Как и во всем остальном, при посадке цветов майор выбирал главным образом отечественные виды. Никаких роз, хризантем, магнолий, никакой экзотики. На наших землях произрастают другие растения: они красивее, ярче, благоуханнее — вот как, например, эти.

Рикардо вновь согласился, и оба вошли в гостиную. Уже спускался сумрак — спокойно, медленно, неспешно, словно солнце долго и тоскливо прощалось, покидая землю: все вокруг было проникнуто скорбной поэзией заката и очарованием упадка.

Зажгли газовое освещение; учитель взял инструмент, подтянул колки и сыграл гамму, согнувшись так, словно хотел поцеловать свою гитару. Он извлек из нее для пробы несколько аккордов, после чего повернулся к ученику, который уже принял нужную позу:

— Посмотрим. Сыграйте гамму, майор.

Куарезма размял пальцы и настроил гитару. Его исполнение, однако, не было таким твердым и убедительным, как у учителя.

— Глядите, майор: вот так.

Он показал, как надо держать гитару: прижать к груди, вытянуть левую руку, правой слегка придерживать инструмент. Затем он добавил:

— Гитара, майор, призвана выражать страсть. Чтобы она заговорила, нужно прижать ее к груди… И держать ее мягко, с любовью, словно жену или невесту — тогда она передаст ваши чувства…