Йоан Славич - Избранное

Трикэ вскочил, намереваясь тут же бежать.

— Погоди, — остановила его Персида, — ведь ты еще всего не знаешь. Услышав эти слова, Банди, мой добрый мальчик, молча подскочил к нему и укусил за ухо. Я тоже подскочила и, что там было потом, уже не помню… Вот посмотри! — Персида стала засучивать рукава, показывая синяки на руках. — Полюбуйся! — И она без всякого стеснения приподняла подол, показывая кровоподтеки на икрах. — У меня все тело такое! Ладно, ничего! Поболит и перестанет. На живом человеке все заживет. Вот не буду с ним жить, все и пройдет. Но вот позор, на который он выставил меня, нужно смыть! Он должен знать, что ни ты, ни мама не бросили меня, а если вы и не ходили ко мне, то только из-за него. Он теперь остался дома один и продолжает все крушить и ломать… Это урон, Трикэ, разорение, но мне все равно, но вот позор нужно смыть. Ты должен пойти со мной.

Марта сделала знак, чтобы Трикэ никуда не ходил, и тот застыл на месте. Ему было стыдно, и он дорого бы дал, чтобы Султаны, этой невинной еще девочки, не было здесь, но не мог даже двинуться с места.

— А позор, который ты на нас навлекла? — заговорил он наконец. — Это правда, Персида, что ты приносишь несчастье всем, кто рядом с тобой. Твой грех, тебе и искупать его.

Персида стояла как каменное изваяние среди взиравших на нее с состраданием людей, когда на пороге появилась Мара.

Узнав о том, что произошло, она бросилась в корчму, а оттуда побежала вслед за Персидой.

Персида вышла из оцепенения. Мать всегда матерью и останется.

— Что, ты и теперь еще не сыта им по горло? — спросила Мара.

— Хватит с меня! — отвечала Персида. — Если бы он убил отца, то мой грех был искуплен.

— Брось его! — решительно сказала Мара. — Благодари бога, что он избавляет тебя от него. А ты, Трикэ, смотри не вмешивайся в их дела. Слава богу, что хозяева у тебя добрые люди.

Мара была вне себя, что не может наброситься с кулаками на этого проклятого немца, и в то же время чувствовала себя такой счастливой, какой не чувствовала еще ни разу в жизни, потому что дочь ее была наконец-то спасена, а сын стоял на правильном пути.

Но вот Персида не чувствовала себя счастливой, а Трикэ так и вовсе был несчастным.

Все разом совершенно неожиданно свалилось на его голову: хозяин собирался уезжать, хозяйка ждала его вечером к себе, Персида ушла недовольная, а Султана уже не смотрела на него, как раньше, а только упрекнула: «Почему ты не пошел с сестрой?» Трикэ чувствовал, что он связан по рукам и ногам, но продолжал вместе с другими подмастерьями молча работать за столом, потому что не с кем ему было поделиться своими думами.

После полудня он начал беспокоиться: ерзать на месте, задумываться. Когда в дом проникли звуки военной музыки, подмастерья и ученики повскакали с мест и бросились смотреть на вербовочную команду. Трикэ сидел, как прибитый гвоздями. Когда же музыка зазвучала совсем близко, он вдруг встал во весь рост, тряхнул головой и решительно двинулся к двери.

Никому и в голову не пришло, что Трикэ, освобожденный от солдатчины за такие большие деньги, побежит за вербовочной командой, чтобы надеть себе на голову солдатскую шапку. Бочьоакэ только взглянул на него удивленно, а Султана рассмеялась. Марта давно уже чувствовала, что Трикэ не по себе, и сейчас, заметив, каким суровым стало его лицо и как решительно он бросился к двери, сразу же сообразила, что он хочет сделать.

— Трикэ! Ты куда? Чего ты хочешь! Не пускайте его! — испуганно закричала она, бросаясь вслед за ним.

Бочьоакэ тоже рассмеялся. С ума он, что ли, сошел? Зачем гоняться за командой?

Трикэ остановился и, полуобернувшись, бросил им в лицо:

— Я сам себя выкуплю, чтобы никто меня не попрекал, будто меня купили за деньги! — И снова двинулся вперед тяжелыми, большими шагами.

Теперь дошло и до Бочьоакэ, и он тоже бросился за ним и стал кричать:

— Задержите его! Хватайте его!

Одна лишь Султана, до сих пор не понимавшая, что же происходит, растерянно стояла на крыльце и смотрела то на мать, бледную как смерть, то на Трикэ, высокого и широкоплечего, который рвался вперед, расшвыривая направо и налево подмастерьев, которые преграждали ему дорогу или хватали за руки, пытаясь остановить.

Выбежав на улицу, Трикэ бросился навстречу вербовочной команде, которая еще не дошла до дома Бочьоакэ.

— Стойте! — закричал он, поднимая обе руки вверх. — Я тоже с вами, если вы меня примете!

Толпа остановилась, музыка стихла, люди вздрогнули, словно их окатили холодной водой. В этом крике «стойте», в поднятых к небу руках было что-то такое, что все почувствовали: неспроста и не с легкой душой решил этот парень надеть солдатскую шапку. Вокруг Трикэ мгновенно сгрудились люди, многие из которых знали и любили его.

— Ура! Ура! — закричало несколько человек, когда он схватил шапку и напялил ее себе на голову. — Ура! — закричала вся толпа, когда он обнял одного из капралов и схватил бутылку, чтобы выпить за здоровье всех. Весь городок мгновенно облетела весть, что Трикэ, сын Мары, доверенное лицо Бочьоакэ, старосты кожевников, несмотря на то, что был освобожден от солдатчины, завербовался сам. Уж очень серьезная причина должна была быть для этого, и народ повалил со всех сторон, чтобы взглянуть на парня.

Улица казалась слишком тесной для толпы, когда они двинулись дальше. Впереди всех мимо дома Бочьоакэ прошествовал Трикэ, сдвинув шапку набекрень, подняв бутылку вверх и пронзительно крича, как это делают парни во время танцев на свадьбе.

— До свидания после войны! — выкрикнул он и поклонился дому.

Но вскоре толпа вновь остановилась. Ее задержала Мара, выбежавшая навстречу вместе с дочкой, чтобы увести с собой сына.

Бедная женщина, она словно с неба упала, когда прибежали соседи и рассказали ей, что Трикэ завербовался в солдаты. Она ничего не понимала и никак не могла поверить, что может произойти нечто подобное. Она так долго ждала той минуты, когда снова увидит дочь у себя дома, и теперь, когда Персида окончательно решила бросить ненавистного Маре человека, когда ее сын прижился в доме Бочьоакэ и освободился от солдатчины, ей, матери, кажется нечего было больше желать и можно было с облегчением перевести дух.

Как же она могла поверить в то, что именно теперь рушатся все ее планы?

Она расхохоталась, увидев, как перепугалась Персида, которая сразу же поняла, почему ее брат решился на ото.

Просто все спятили с ума! Ведь императорская власть, получив отступные, уже не имела никакого права на Трикэ. Мара вновь засмеялась, когда Персида ей сказала, что Трикэ намеревается вернуть эти деньги обратно. Ее стала бить дрожь, когда она вообразила, что ее сын получит сразу такую сумму денег. Но она не верила, что императорская власть окажется такой глупой, чтобы возвратить деньги, которые получила.