Бенито Перес Гальдос - Тристана. Назарин. Милосердие

Вечером явилась Илария и начала свою службу с того, что передала донье Франсиске совет или, вернее сказать, распоряжение Хулианы. Сестрица, мол, сказала, чтобы сеньора не думала больше о покупках, а уж коли что действительно понадобится, сообщала бы об этом ей, лучше нее никто не сумеет раздобыть нужную вещь. И еще: пусть сеньора отложит не меньше половины пенсии на выкуп из ломбарда бесчисленного множества предметов одежды и прочих вещей, в первую очередь тех, на которые истекает срок закладных; таким путем сеньора за несколько месяцев сможет получить обратно значительную часть домашнего имущества. Донья Пака похвалила мудрое предупреждение невестки, проявившей такую прозорливость, и обещала неукоснительно следовать ее совету, иначе говоря, выполнить ее распоряжение. Но, так как голова у доньи Паки шла кругом от необычайных событий тех дней, исчезновения Бенины и, скажем прямо, от дурмана, исходившего от цветов, у нее руки не дошли до закладных квитанций, хранившихся в разных тетрадках, точно золотые монеты в узелках. Но она ими займется, да, конечно, что и говорить… а если Хулиана хочет взять на себя такую нудную работу, как выкуп вещей из ломбарда, — тем лучше. На это новая кухарка сказала, что она сама это сделает не хуже сестрицы, после чего принялась готовить ужин, который пришелся по вкусу и матери, и дочери.

На другой день к числу домочадцев добавилась горничная; донья Пака и Обдулия настолько убедились в необходимости ее услуг, что теперь сами удивлялись, как это они столько времени обходились без них. Таким образом Даниэла в первый день своей службы имела не меньший успех, чем Илария. Все поручения выполняла быстро и ловко, угадывала желания обеих дам и тотчас их удовлетворяла. А как она хорошо воспитана, какая почтительность в обращении, какая скромность, какое пылкое желание угодить хозяйкам! Обе девушки как будто соревновались одна с другой: кто быстрей завоюет расположение матери и дочери. Донья Франсиска блаженствовала, ее огорчала лишь теснота квартиры, в которой четырем женщинам было не развернуться, как им того хотелось.

Хулиана, надо сказать, вовсе не обрадовалась появлению в доме свекрови горничной — на кой черт она понадобилась? — но высказывать свое мнение пока что не стала, решив подождать, пока власть ее в семье не укрепится, и уж тогда отправить девушку на все четыре стороны. Зато в других делах она дала и провела в жизнь столько дельных рекомендаций, что даже Обдулия признала ее талант в управлении домом. Кроме всего прочего, она подыскивала им квартиру, но предъявляла такие требования к удобствам и размерам за небольшую плату, что надо было перевернуть весь Мадрид, чтобы найти нечто подходящее.

Фраскито, ясное дело, быстренько перебрался в пансион на улице Консепсьон Херонима, 37, и был очень доволен новым жильем. У доньи Паки для него комнаты не осталось, а устроить его в коридоре было невозможно из-за тропических и альпийских растений да к тому же и не подобало мужчине, слывшему когда-то галантным кавалером и повесой, жить в окружении четырех одиноких женщин, три из которых были молоды и хороши собой. Но Фраскито, верный долгу благодарности, навещал донью Франсиску каждый день утром и вечером и однажды в субботу объявил, что в воскресенье имеет быть пикник в Эль-Пардо, на котором он вспомнит и воскресит свое былое мастерство верховой езды.

С каким любопытством и нетерпением ожидали появления бравого наездника все четыре женщины, собравшись на соседском балконе! Он лихо прогарцевал мимо дома на огромной кобыле, помахал рукой дамам, повернул и проехался еще раз. Обдулия махала платком, а донья Пака в порыве дружеских чувств крикнула сверху:

— Ради бога, Фраскито, поосторожней с этой лошадью, как бы она не сбросила вас на землю, нас это очень огорчило бы!

Искусный наездник дал коню шпоры и потрусил по Толедской улице, свернул на Сеговийскую, затем по Ронде выехал к воротам Сан-Висенте, где его поджидали друзья. В этой веселой вылазке кроме Антонио Сапаты участвовали еще четыре велосипедиста, такие же молодые насмешники, как и их предводитель; Понте они встретили криками «ура!» и всевозможными шуточками. Прежде чем направиться к Пуэрта-де-Йерро, Фраскито и Сапата поговорили о деле, ради которого они предприняли эту поездку, молодой человек сообщил, что с превеликим трудом добился наконец распоряжения отпустить на свободу Бенину и ее мавра. Весело тронулись они в путь, и на шоссе началось состязание между живым конем и железными, молодые люди подбодряли друг друга шутливой бранью. Один из велосипедистов, настоящий чемпион, намного опережал остальных, но и те продвигались быстрей, чем кляча, на которой трясся Фраскито, однако мудрый наездник не поддавался на подзадориванье и ехал спокойной ровной рысью.

На пути в Эль-Пардо никаких происшествий не случилось. Там к ним присоединились Полидура и другие пешие участники пикника, тронувшиеся в путь по утреннему холодку; позавтракали всей компанией за счет Фраскито и Антонио в равной доле, как было договорено, быстренько зашли в приют, освободили пленников и после полудня отправились обратно в Мадрид. Бенина и Альмудена вышли еще раньше. Богу не угодно было, чтобы обратный путь компания проделала также без происшествий: один из велосипедистов, не зря прозывавшийся Педро Огненным, ибо в нем не иначе как горел адский огонь, за завтраком хватил лишнего и начал выделывать на велосипеде черт знает что: проезжал узкости, лавировал, пока не врезался в дерево, повредив себе при этом руку и ногу, так что больше работать педалями не смог. Но на этом беды не кончились, и, когда путники миновали Пуэрта-де-Йерро и подъезжали к Виверос, лошадь Фраскито, видимо, раздраженная беспрестанным мельканием перед глазами велосипедных спиц и не ощущавшая твердой руки, решила избавиться от жалкого и нудного седока. Навстречу проезжали запряженные волами повозки с дроком и падубом для мадридских печей, и лошадь то ли испугалась, то ли притворилась испугавшейся, но начала брыкаться, подкидывая элегантного всадника, и в конце концов сбросила его. Несчастный Понте брякнулся оземь, точно полупустой куль, и не шевелился, пока друзья не подбежали и не подняли его. Ранен он не был, голова, к счастью, тоже серьезно не пострадала, ибо он был в сознании и, как только его поставили на ноги, принялся кричать, побагровев от гнева, на погонщика волов, которого считал единственным виновником несчастного случая. Тем временем жаждавшая свободы лошадь, воспользовавшись замешательством, галопом поскакала в сторону Мадрида, и попытки прохожих перехватить ее успеха не имели, так что минут через пять она скрылась с глаз Сапаты и его друзей.