Бенито Перес Гальдос - Тристана. Назарин. Милосердие

Так как «жилых помещений» в развалинах замка было предостаточно — в основном просторных, со всех сторон закрытых ниш, — женщины стали устраиваться в своем «алькове», по соседству с которым, отделенный толстой стеной, расположился блаженный Назарин, как всегда тут же мирно уснувший. Беатрис же, напротив, не спалось, и она так металась на своем ложе, так жалобно стонала и причитала, что Андара поневоле тоже проснулась, и начались расспросы. Любопытство одной нашло благодатную почву в доверительности другой, и слово за слово Беатрис поведала подруге свою историю, не утаив от нее ничего из своих ужасных соблазнов и сомнений.

— И всего-то, — сказала Андара. — Откройся дону Назарину — и дело с концом. Оно и верно: эта скотина Чубарый запросто может всех нас укокошить! С него станется. Ведь кто мы такие, кто за нас, бедолаг, вступится? Вот пусть святой отец и рассудит… С ним не пропадешь. Помяни мое слово — уж он такое удумает, что и ты греха на душу не возьмешь, и мы все целехоньки будем.

Так проговорили они почти всю ночь, пока, сморенные усталостью, не уснули. А когда проснулись, увидели, что Назарин уже занял свой наблюдательный пост в ожидании восхода солнца.

— Ну-ка, кликни-ка его, — сказала Андара подруге, — а как спустится — и расскажешь.

И вот Беатрис, чувствуя невыразимое удовлетворение от того, что уста ее распечатаны и она может наконец поведать учителю свою печаль, что с души ее сняли путы дурных помыслов и слова, свободные, сами рвутся с языка, не в силах ждать, пока Назарин спустится, громко позвала его:

— Сеньор, сеньор, спускайтесь, мне с вами поговорить надо.

— Иду, иду, — отвечал клирик, перепрыгивая с уступа на уступ, — но теперь-то можно и не спешить. Знаю, какой у тебя ко мне разговор.

— Да как же вы знаете, если я еще и слова сказать не успела?

— Это не важно. Ну, теперь говори. Так, стало быть… Благодарение богу, дочь моя, что ты решилась. Ведь с тобой стряслось вчера что-то.

— Да как же вы знаете, сеньор? — спросила удивленная Беатрис.

— Да уж знаю.

— Неужто угадали? Так, выходит, вы и то знаете, чего не видели, о чем не слыхали даже?

— Бывает и так… Смотря с кем случается то, чего я не вижу.

— Так вы и правда все угадывать можете?

— Я не гадаю… я… знаю…

— А может, вы ночью слышали, о чем мы с Андарой говорили?

— Нет, дочь моя. Из моих «покоев» вряд ли что можно услышать. Да и спал я крепко. Понимаешь ли… Вчера, когда мы молились вечером, заметил я, что ты то отвлекаешься, то говоришь невпопад, хотя раньше никогда этого с тобой не случалось. И взор у тебя стал боязливый… Тут я и понял, что, когда ты ходила за водой, должно быть, повстречала кого-нибудь в деревне. На лице у тебя так ясно это было написано, как будто ты сама мне все рассказала. А потом… и опять же все по лицу было видно… словно в тебе гром гремит и молнии полыхают. Эти бури, или, иными словами, борьбу страстей, человеку не дано скрыть, и следы их не менее явственны, чем ущерб, наносимый природе ураганами. Да, это была борьба… Сатана язвил твое сердце своим прокопченным перстом и когтил твое естество. Ангелы хотели было вступиться за тебя. Но ты не оставила им и клочка души, на котором они могли бы сражаться. Долго-долго сомневалась ты, прежде чем решить, пустишь ли их в свое сердце, и вот наконец…

Беатрис горько расплакалась.

— Плачь, плачь, и да будут обильны твои слезы, ибо это знак, что ангелы выиграли битву. Сейчас ты торжествуешь. Так приготовь же свою душу, чтобы вновь не оказаться в ловушке. Зло поставит на твоем пути новые сети. Крепись, дабы не опутали они тебя.

Совсем немного оставалось добавить от себя болящей душе, чтобы поведать Назарину о своей встрече с Чубарым и о том внутреннем раздоре, который она за собой повлекла. Плача и вздыхая, рассказала она все до последнего и уверила, что пробудившаяся совесть не позволит ей впредь грешить даже помыслом, что она не поддастся больше никаким сомнениям и колебаниям и не даст дьяволу тронуть себя не то что лапой, но даже кончиком пальца. Андара, которая, как всегда, не могла удержаться, чтобы не встрять в разговор, важно заявила:

— Ну, уж коли эта бедолага сподобилась избежать такого соблазна, надобно нам теперь от ножа этого бандюги уберечься, а то ведь чертов Чубарый — не будь я Ана де Ара — точно приведет ночью своих дружков мясников, и всех нас перережут.

— Верно, верно, — поддержала ее Беатрис. — Уходить надо. Вон по той стороне, за дубками, и спустимся — никто не увидит. А потом за тем холмом пройдем, так что к ночи, глядишь, далеко будем, а там — пусть приводит кого хочет.

— Да, он свое слово сдержит. Этакий выжига, и он, и дружки его! Бежать надо, сеньор.

— Верно, сеньор, да поскорее.

— Бежать! Бежать!.. Неужели же вы настолько глупы или, быть может, совсем потеряли рассудок? — сказал Назарин с безмятежной улыбкой, дав возможность женщинам облегчить душу и высказать все свои страхи. — Бежать — нам? Бежать — мне? И от кого же? Бегством спасаются преступники, а не невинные. Бегут разбойники и воры, а не нищие, которые последнее отдают тому, кто больше нуждается. Бежать, но почему? Не потому ли, что некий обуянный гордыней человек — отчаянная голова — сказал, что придет убить нас? Что ж, пусть приходит! Да, ведомо мне, что за нас — убогих и сирых — людское правосудие вряд ли заступится. Но божий суд, но вечное правосудие, царящее на небесах и на земле, взвешивающее все деяния, великие и ничтожные, — неужели оно от нас отвернется? Слаба же ваша вера в господа нашего всемогущего, коли вы так трепещете перед угрозами какого-то негодяя. Разве не ведомо вам, что истинно сильны — слабые, истинно богаты — нищие? Нет, дочери мои, не пристало нам бежать и уступать без боя твердыню нашей совести, что во веки веков должна выситься неколебимо, и потому не должны мы бояться преследований, оскорблений, мук и даже самой смерти. Пусть явится сюда этот жалкий бахвал, жаждущий нашей крови. Не велик подвиг — порешить беззащитных людей, никому не причинивших зла! Истинно говорю вам, дочери мои, что если явится сюда этот несчастный по наущению Сатаны или даже сам Сатана с шайкой бесов своих свирепых, то и тогда не убоюсь я и не сойду с сего места. Не страшитесь, и проведем эту ночь здесь в ожидании господ головорезов, посланных Иродом, дабы вновь явить в нашем веке избиение младенцев.

— Вот только неплохо бы, — с воодушевлением сказала Андара, чье самолюбие было задето, а воинственный дух распален словами учителя, — неплохо бы нам вооружиться кой-чем. К оружию, паломники! Да я вот хоть этим ножом, каким картошку чищу, а все ж повоюю, сами увидят, мошенники, что такую бедолагу голыми руками не возьмешь.

— А у меня-то всего и есть что ножницы, только совсем тупые, — сказала Беатрис.