Бенито Перес Гальдос - Тристана. Назарин. Милосердие

Он умолк, не находя подходящих слов. Назарину не хотелось спорить, и он ответил алькальду учтиво, но сухо:

— Совершенно с вами не согласен. Это может быть, потому что это есть.

— Но посудите сами, — продолжал алькальд, почуяв в своем противнике диалектический склад ума, и, чтобы в дальнейшем состязаться по всем правилам, стал лихорадочно припоминать аргументы, нахватанные из случайных книг, — неужели, вы думаете, вам удастся убедить в этом меня — человека, живущего в девятнадцатом веке, веке пара, телефона, электричества, печатного слова! Какой могучий рычаг!.. В веке свобод социальных, свободы личности, прогресса. Какой могучий поток!.. В этом веке, когда просвещение сбросило с умов иго фанатизма древних времен. А то, что говорите и делаете вы, — разве не тот же фанатизм? Я не трогаю саму религию, и пусть себе существует на здоровье пресвятая троица — хотя даже первейшим математикам этого не постичь; я уважаю обычаи наших предков, службу, и празднества, и крещение, и погребальные почести, и прочая, и прочая… Я готов пойти и дальше: допускаю то, что говорят про души чистилища и что нам нужно духовное сословие — чины кардинальские и епископские, вплоть до приходского духовенства… Я вижу, впрочем, что несколько утомляю… итак, я за буллы… что еще… ах да — загробная жизнь, и что обо всем этом надо говорить только по-латыни… Большего от меня не требуйте, но к прошлому, освященному веками, я — со всем почтением. Я уважаю религию, я чту богородицу и даже молюсь ей, когда хворает мое потомство… Но не заставляйте меня силком верить во все эти сказки; для женщин они хороши, но нам, мужчинам… Нет, нет. Тут вы меня не собьете. Не верю я, чтобы можно было на деле осуществить все, о чем говорил, что вдохновенно предсказывал этот великий реформатор… этот гений. Я отнюдь не умаляю… эта незауряднейшая личность!.. Я рассуждаю так: «Человек рождается, чтобы жить. Чтобы жить, надо есть. Чтобы есть, надо работать. А в наш просвещенный век на что должны обратить свои взоры люди? На промышленность, на сельское хозяйство, на государственное управление, на торговлю. Вот в чем суть. Мы должны обеспечить надежный сбыт наших товаров, уравнять бюджеты… и пусть строятся новые фабрики… новые железные и шоссейные дороги… клубы для рабочих… новые благоустроенные жилища… просвещение, школы, государственная и частная благотворительность… А здравоохранение, а урбанизация, а прочие великие завоевания? И ничего этого у вас не будет при том мистицизме, который вы проповедуете; напротив, воцарится голод, обнищание всего общества и отдельных людей… И повсюду монастыри, монахи, монашки… Девятнадцатый век заявил: «Мне нужны не монастыри и семинарии, а торговые сделки. Не отшельники, а крупные ученые-экономисты. Не проповеди, а узкоколейки. Не святые угодники, а химические удобрения». Ах, сеньор мой, наступит день, когда в каждом просвещенном поселении будет свой университет, на каждой улице — сельскохозяйственный банк, а на каждой кухне — электрическая машина для приготовления пищи, и тогда не останется на земле места мистикам! И я даже иногда думаю… одна из сокровеннейших моих мыслей… что будь жив господь наш Иисус Христос, он рассудил бы так же, как и я, и первый благословил бы достижения прогресса такими словами: «Царствие мое — в этом веке… в этом, не в том».

Умолкнув, алькальд достал большой носовой платок в клетку и утер пот со лба — немалых усилий стоило ему разродиться столь длинной и высокоученой речью, которая должна была окончательно сразить злосчастного пустынника. Назарин взглянул на него с жалостью, но так как учтивость и смирение не позволяли ему ответить собеседнику презрительно, чего тот, несомненно, заслуживал, он сказал только:

— Уважаемый сеньор, вы говорите на языке, мне непонятном. Мои слова также непонятны для вас. Давайте лучше помолчим.

Но алькальд, которому очень не по вкусу пришлось, что его обдуманные и стройные доводы не произвели никакого впечатления на этого упрямца, лукавца или кто бы он ни был, решил испробовать другой вид оружия, надеясь вывести-таки противника из себя. Эта черепаха, думал он, пока огонь не попадет ей на панцирь, голову не высунет. Что ж, попробуем пронять его шутками да насмешками поехиднее.

— Да вы не смущайтесь, святой отец, близко к сердцу не принимайте — мало ли что я там намолол. Мы ведь люди несведущие, только газетки почитываем, в богословии не смыслим. Так вы святой, говорите? Что ж, я первый сниму шляпу и подставлю плечо, когда вас на носилках в крестный ход понесут. Народ вас, можно сказать, обожает — так вы уж, по дружбе, сотворите нам парочку чудес, чтобы все диву дались! Вот горшки-кувшины битые, может, сделаете целыми, или новый мост нам соорудите, или вот железную дорогу неплохо бы подвести… прислушайтесь к гласу народному!.. Ну, а горбатых у нас пруд пруди, будет вам где разгуляться, и слепых, жаждущих прозреть, и хромых, что спят да во сне видят, как, стоит вам взмахнуть рукой, — и они забегают, запрыгают… Я уж не говорю о покойниках, вы им только свистните, и пойдут они парочками по улицам родного поселения, моими стараниями преображенного… Да что там, явление нового Христа и — никаких проблем! Как загорится человечество, когда узнает, что мы провозглашаем второе пришествие! «Искупление, спасение и отпущение — оптом и в розницу. Цены умеренные». Правда, пока придется-таки посадить вас под замок. Надо пострадать, дружище, ничего не поделаешь. Но распинать вас не будут, уж это будьте спокойны. Не переживайте, святой отец, такие ужасы нынче не в моде — это же мракобесие; да и в Мадрид не на осляти въезжать придется, а с парочкой моих жандармов, под стражей… Так какое же новое слово вы нам возгласите? Не иначе что-нибудь восточное… Тут и мавританки ваши пригодятся, сможете наставлять, так сказать, примером…

Но так как Назарин по-прежнему не обращал на него никакого внимания и по виду его невозможно было понять, задевают его подобные шутки или нет, наш славный алькальд вновь растерялся, но ненадолго и, переменив тон, с фамильярной хитрецой потрепал отшельника по плечу.

— Ладно, ладно, не падайте духом. Терпение прежде всего. И вообще, приятель, молоть языком, не зная, что за мука получится, — дело рисковое. Главное — не спешить, а то посадят вас в сумасшедший дом на законном основании, и никаких не будет вам ни бичеваний, ни поруганий — не в моде это теперь. «Муки без страданий физических, а путем гигиенических… Страдания и смерть от шоколада из Асторги…» [70] Асторга — город в Испании, один из центров пищевой промышленности, где, в частности, производится шоколад. Ха-ха! Но, пока вы находитесь в наших просвещенных краях, обещаю вам хорошее обхождение, одно дело — закон, другое — культура и просвещение. А если я какое не то слово сказал, не обижайтесь, это в шутку, я, знаете, люблю острое словцо… Вообще-то, я добряк, сами видите… И вам всей душой сочувствую. В сторону атрибуты власти, мы тут с вами не как алькальд и арестованный, а просто два весельчака, два стреляных воробья, а?.. И все же сплоховали вы с мавританочками, могли бы и получше подыскать. Ну, Беатрис — куда ни шло. Но эта-та, вторая!.. Где это вы такую воблу подцепили?.. Да вы, наверное, поужинать не прочь…