Даниил Мордовцев - Замурованная царица. Иосиф в стране фараона (сборник)

– Но, отец мой, – с тревогой проговорил Иосиф, – как же ты стал узником, как мог ты допустить, чтобы люди, которые должны трепетать перед тобою, осмелились наложить на тебя тяжкие оковы и ввергнуть тебя в заключение? И за что?

– За что, ты спрашиваешь, сын мой? За то, что я отринул богов египетских, разоблачил их ничтожество и посрамил жрецов их, изобличил перед народом Фив их ложь. А что для меня оковы и заточение! Я уже давно отжил телом. Уже давно тело это ждет более тесного и вечного заточения в недрах земли, из элементов которой взяты и эти кости, и это высохшее на них мясо, и эти побелевшие на мне волосы. Что мне цепи! Они не мешали мне думать и думать; они не мешали мне созерцать свет солнца, слышать говор нильских камышей; они не мешали мне глядеть в мое прошлое и вспоминать: это все, что остается для такой старости, как моя. Если бы я еще и желал чего, то это возможности движения, только движения! Я бы желал бродить из конца в конец видимого мира и наблюдать, как живут и движутся пески пустыни, как плещется великое Зеленое море; я бы желал видеть то таинственное лоно, где зарождается Нил, – где та огненная печь, великий горн, из которого дышит на нас знойный хамсин… Но годы отняли у меня эту силу, так что мне оковы!.. А у тебя, сын мой, впереди целая жизнь, и пусть тебе послужат мои силы и мои знания.

– Но, отец мой добрый! – грустно возразил Иосиф. – На что мне твои силы, твои знания? На что мне величие власти, владычество над Египтом, когда я иноплеменник здесь, когда нет со мной моего отца Иакова, моих братьев, всего рода моего?

– Не скорби, сын мой, – продолжал старый жрец, – то, что я дам тебе, возвратит и отца твоего Иакова, и братьев твоих, и весь род твой.

– Но как это может статься, отец мой?

– Станется могуществом знаний, которые я передам тебе силою твоей воли, а главное – познанием тайн Нила.

– А разве эти тайны неизвестны другим жрецам, которые осудили тебя?

– Нет. Я изучил эти тайны по тысячелетним записям, которых нет более.

– Где же они?

– Те многочисленные свитки папирусов, на которых они были записаны, во время нашествия на Египет черных обитателей земли Куш сгорели вместе с храмом при нильском водомере, где свитки эти хранились со времен фараонов Мена и Тота. Их сберегла только моя память, мое многолетнее изучение их, когда я был смотрителем нильского водомера, сооруженного на месте обветшалого при фараоне Аменемхате двенадцатой династии царей Египта после династии Мена и Тота.

– А давно царствовал фараон Мен? – спросил Иосиф.

– А вот сосчитай этот ряд годов и династий, пока мне не изменила память: первая династия, Мена, царствовала 267 лет, при восьми фараонах; вторая династия, Буцау, 167 лет, при пяти фараонах; третья династия, Цацаи, 233 года, при семи фараонах; четвертая династия, Хуфу, того самого, чью величественную гробницу ты видишь вон там, «в городе мертвых», эта династия царствовала 167 лет, при пяти фараонах, соорудивших себе величайшие из всех гробницы; пятая династия, Ускафа, царствовала 266 лет, при восьми фараонах; шестая династия, Ускари, ровно 200 лет; седьмая, Нутеркары, и последующие династии до двенадцатой занимали престолы Египта 634 года, при девятнадцати фараонах; двенадцатая династия Аменемхата царствовала 233 года, при семи фараонах; да прибавь еще 500 лет на остальные четыре династии до последнего, ныне царствующего фараона Апепи, и выйдет 2660 лет. И в течение всего этого ряда веков и тысячелетий делались записи разливов Нила и его оскудений, и я изучил их, вырвав тайну у Нила. И эту тайну передам тебе, сын мой, пока я жив и пока жива во мне мысль и память моя.

Иосифа поразила подобная память в таком старце.

– Отец мой, – робко заговорил он, – ты говоришь, что эти записи велись в течение 2660 лет и это делалось во все дни года?

– Во все, сын мой, и притом три раза в день: утром, при восходе солнца, или, как принято говорить у жрецов, когда бог Горус показывал смертным свое лицо, потом в полдень, когда Горус в полном сиянии, и вечером, когда Горус скрывался на ночь за песками пустыни.

– Но ведь это должно быть поражающее число записей?

– Да, их я насчитал два миллиона восемьсот восемьдесят две тысячи семьсот записей.

– И ты их всех помнишь?

– Нет, на основании их я вывел общие законы для разливов Нила, и законы эти неизменны, так же неизменны, как неизменны законы движения небесных светил. Надо только посредством наблюдений и изучений уловить эти законы, и тогда у Нила будет похищена его тайна. И я ее похитил, хотя не скоро, уже на склоне дней моей многолетней жизни. Знай же, сын мой, голод никогда не посетит страну фараонов, если только правители ее будут знать причины разливов Нила и оскудения его вод; тогда в ожидании неизбежного в известные годы неурожая они сделают достаточные запасы хлеба в годы урожайные. Только при мудрых правителях страны фараонов страну эту не постигнет голод; если же судьбы Египта будут находиться в руках недостойных жрецов и недобросовестных и невежественных слуг фараонов – сарисов, то голод страны Нила неизбежен.

Более года прожил еще старый жрец Тутмес в мемфисской тюрьме, сохранив ясность ума и свою удивительную память. За это время он успел передать Иосифу все свои знания тайн природы.

Но однажды, зайдя утром к нему в камеру, Иосиф нашел только холодный труп мудреца. Так как он верховным советом жрецов был осужден за оскорбление богов страны, то тело его не было предано обычному погребению в «городе мертвых», а было сожжено чрез палоли, и пепел от костра был рассеян среди песков пустыни.

После его смерти Иосиф почувствовал себя вторично осиротелым. Но это продолжалось недолго, и обстоятельства скоро вызвали его на обширную государственную деятельность.

Выше мы упомянули, что во время первой беседы Иосифа с жрецом Тутмесом о тайнах природы в тюрьму приведены были для заключения двое из первых сановников фараона, с высокими титулами семер-уат. Сановники эти были Циамун и Хорхеб. Первый из них, по словам Книги Бытия, назывался «старейшина винарск», а второй – «старейшина житарск».

Хорхеб же был государственным казнохранителем, в ведении которого находились все продовольственные богатства фараонов, скоплявшиеся путем собирания со всей страны податей натурою, преимущественно хлебом.

Оба эти сановника арестованы были по доносу придворного писца и заключены в государственную тюрьму до окончания производившегося над ними следствия.

Иосиф, как доверенное лицо емхета, главного начальника всех тюрем Египта, находясь постоянно в общении с заключенными мемфисской тюрьмы и в силу своей наблюдательности, изучая характер того или другого из арестантов, необыкновенно правильно угадал душевные качества как Циамуна, так и Хорхеба. Замечательным знанием человеческого сердца, знанием, которому научили его многолетняя жизнь раба и врожденная наблюдательность, он угадал, что Циамун не был способен ни на преступления, ни даже на простое коварство, а тем менее способен он был употребить во зло оказанное ему высокое доверие. Честность и прямота этого бывшего любимца фараона так и светились в его добродушных, кротких глазах, точно глаза молодого Аписа, которого недавно вводили в храм жрецы на место умершего и с божескими почестями похороненного старого рогатого бога. В этом убеждении укрепляли Иосифа как отзывы о Циамуне самого емхета, утверждавшего, что сердце бывшего виночерпия фараона так же чисто, как и «лик Горуса в сиянии», так и сведения, частным путем доходившие до него от лиц, производивших следствие по делу Циамуна и Хорхеба. Напротив, этот последний не внушал Иосифу подобного доверия.