Густав Майринк - Т.1. Волшебный рог бюргера. Зеленый лик

Хаубериссер почувствовал, как сейчас он еще ближе соскользнул к порогу тех страшных пределов, где все, что от мира сего, тем скорее расплывается в призрачное мерцание небытия, чем ярче и заметней оно здесь, в посюсторонней жизни.

Он пошел по одному из двух узких проулков, слева и справа огибавших кабаре, и уже через несколько шагов заметил, что идет вдоль какой-то стеклянной галереи, которая показалась ему почему-то знакомой...

Завернув за угол, Фортунат опешил — прямо перед ним угрюмо темнел опущенными железными шторами «салон» Хадира Грюна: заведение, где он только что имел удовольствие наблюдать силу человеческого воображения, было, оказывается, обратной стороной того мрачного, приземистого дома, похожего на погрузившуюся в грунт башню, по Иоденбрестраат, в котором сегодня днем его посетило жутковато-странное видение!

Он поднял голову, пытаясь поймать взгляд этих двух настороженных, непроницаемо мутных окон: леденящее ощущение небытия стало еще острее — здание в темноте поразительно походило на гигантский человеческий череп, мертвой хваткой вцепившийся зубами верхней челюсти в тротуар...

По пути домой Хаубериссер невольно сравнил фантастический хаос, царящий внутри этого кирпичного черепа, с теми невероятными и шальными мыслями, которые иногда роятся в человеческой голове, и неопределенная тревога — ведь за этим

сумрачным каменным лбом могло скрываться такое, что ничего не подозревающему Амстердаму и в кошмарном сне бы не приснилось! — оформилась в тягостное предчувствие каких-то опасных, притаившихся у порога событий.

«А что, если видение оливково-зеленого лика, явившееся мне под сводами этой зловещей черепной коробки, было вовсе не сном?..»

И в памяти вдруг возникла стоящая за конторкой неподвижная фигура старого иудея и стала быстро обретать все необходимые признаки призрачного миража — скорее уж ее следовало отнести к туманным сферам грез, чем этот страшный, предельно отчетливый лик.

Полноте, да касался ли этот седобородый старик ногами пола? И чем настойчивей пытался Фортунат всмотреться в зыбкий умозрительный образ, тем больше сомневался, что у проклятого еврея вообще были ноги.

Наконец его осенило (ведь он тогда еще, в кунштюк-салоне, заметил, только почему-то не придал этому значения!): выдвижные ящики конторки явственно просвечивали сквозь кафтан!

Внезапное недоверие к органам чувств и к обманчиво реальной вещественности внешнего мира сверкнуло, вырвавшись из глубин души, подобно вспышке молнии, и высветило одну давно, еще со школьной скамьи, знакомую истину, явившуюся сейчас как настоящее откровение: лучам далеких звезд Млечного Пути для того, чтобы достигнуть Земли, потребно что-то около семидесяти тысяч лет, а потому, даже если бы наши телескопы были достаточно мощными, мы могли бы наблюдать на поверхности этих небесных тел лишь те происшествия, которые уже семьдесят тысяч лет тому назад стали прошлым. Следовательно, — потрясающая мысль! — в бесконечно протяженном космическом пространстве любое однажды случившееся событие обретает бессмертие в виде некоего вечно странствующего по Вселенной образа, заживо погребенного в луче света. «А стало быть, — заключил он, — существует возможность, не входящая, правда, в число человеческих, возвращения прошлого!»

И тщедушная, полупрозрачная фигурка старика иудея, словно легитимированная этим универсальным законом призрачного возвращения, стала быстро уплотняться, прорисовываться все более четко, прямо на глазах преисполняясь какой-то жутковатой жизненной силой.

Хаубериссер почувствовал, как фантом прошел совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки, невидимый и все же намного

более реальный, чем та далекая мерцающая звезда Млечного Пути, которую каждый может видеть из ночи в ночь и которая тем не менее могла потухнуть еще семьдесят тысяч лет назад...

Добравшись до своего жилья — тощего, в два окна, старинного дома с крошечным палисадником, — он остановился и открыл тяжелую дубовую дверь.

Фортунат так отчетливо ощущал идущий рядом призрак, что, прежде чем войти, невольно оглянулся.

Вскарабкался по тесной, в ширину плеч, лестнице, которая, как это принято в голландских домах, круто, подобно приставной пожарной стремянке, единым пролетом взбегала до самого чердака, и вошел в свою спальню.

Узкая вытянутая комната, обшитый деревянными панелями потолок, в середине лишь стол да четыре стула, все остальное — шкафы, комоды, туалетный столик и даже кровать — встроено в глубокие, обитые желтым шелком стенные ниши.

Приняв ванну, Фортунат лег в постель.

Уже выключая свет, заметил на столе какую-то зеленую картонку правильной кубической формы.

«Ну да, конечно, Дельфийский оракул из папье-маше, "си-речь глас высших миров", присланный волоокой жрицей кунштюк-салона», — успело еще пронестись в его цепенеющем мозгу, и он уснул...

Среди ночи ему послышались какие-то странные звуки, в полусне он прислушался: как будто что-то деревянное — посох или трость — постукивало по полу.

Значит, в комнате кто-то есть!

Но как же так, ведь он точно помнил, что закрыл входную дверь на ключ!..

Фортунат осторожно провел рукой по обивке ниши, пытаясь нащупать выключатель, но тут в стене тихо тренькнуло, — легонько хлопнув его по пальцам, откинулось что-то плоское, похожее на небольшую дощечку, и какой-то бумажный сверток скатился по лицу...

В следующее мгновение он повернул выключатель, и вспыхнувший свет заставил его зажмуриться.

И вновь послышалось постукиванье посоха.

Оно доносилось из стоящей на столе зеленой коробки.

«Просто-напросто сработал механизм в дурацкой картонной башке, только и всего», — раздраженно заключил Хаубериссер и, пошарив по одеялу, нашел таинственный сверток.

Спросонья он толком ничего не понял: какие-то свернутые

в трубочку пожелтевшие от времени страницы, испещренные убористым неразборчивым почерком.

Фортунат бросил бумаги на пол, выключил свет и устало закрыл глаза.

«Видно, нащупывая в темноте выключатель, я случайно наткнулся на чей-то тайник», — промелькнуло в его угасающем сознании, но, по мере того как он засыпал, эта мимолетная мысль стала постепенно приближаться, сгущаясь и меняя очертания, пока не оформилась в какое-то фантастическое видение, бестолково скроенное из обрывков дневных впечатлений: пред ним стоял зулусский кафр, увенчанный красным шерстяным колпаком в виде петушиного гребня, и, щегольски пошлепывая ядовито-зелеными лягушачьими перепонками тонюсеньких ножек, пытался всучить визитную карточку графа Цихоньского, и проклятый черепообразный дом по Иоденбрестраат был тоже тут как тут — торчал себе из-под земли, ухмылялся, ощерив стеклянные клыки, и заговорщицки подмигивал то одним своим бельмом, то другим...