Каролина Светлая - Дом «У пяти колокольчиков»

Дрожа от холода, горя и потрясений, обрушившихся на нее этой ночью, боясь, что самое страшное еще впереди, что вот-вот на нее набросится целый полк жандармов и потащит ее в тюрьму, Вендулка пустилась вслед за тетушкой в обратный путь.

— Ну, как тебе понравилось встречать корчемников? — лукаво справилась у нее Мартинка, когда они вышли из леса и повернули к дому, стоявшему в ельнике.

— Очень, очень понравилось, — ответила Вендулка, но зубы у нее при этом стучали так, что за версту было слышно.

Лукаш во главе своей музыкантской команды вкупе с танцорками двинулся к трактиру, и все, у кого были крепкие ноги и здоровые легкие, ринулись следом, дабы всласть повеселиться.

Назло невесте он решил провести сегодня ночь в компании добрых друзей и девиц, которые не ломаются, а уважают и ценят его, — такую разгульную ночь, какой в его жизни еще не бывало, и велел трактирщику усердно наливать за его счет всем, кто с ним пришел.

С полным стаканом в руках, Лукаш не выходил из круга; едва выпускал из рук одну девушку, как уже обнимал другую. Ему и звать их не надо было — сами подбегали, да еще ссорились, которой черед с ним кружиться; каждая оспаривала перед ним свое первенство, у каждой были для него лишь медовые слова да пылкие взгляды. Еще немного — и девицы сами бросились бы ему на шею, ни одна из них не боялась поднять этим покойницу из могилы! У этих не приходилось долго выклянчивать один-единственный поцелуй, Лукаш мог получить их от каждой столько, сколько захотел бы. Почему же он не хотел? Почему вскоре ни с того ни с сего перестал смеяться? Почему вышел из круга и сел за самый дальний стол, откуда уже никто не мог его вытащить и заставить танцевать? Нахохлясь, сидел он еще более мрачный, чем был последнее время с Вендулкой. Почему он вдруг отодвинул свой штоф, точно хлебнул из него отравы, и, вскочив так порывисто, будто ему кто шепнул, что дома пожар, бросился вон из трактира под открытое небо, в поля?

Лукаш убежал из трактира, убежал от музыкантов и своих танцорок потому, что все ему вдруг опостылело; потому, что в этом бессмысленном круговороте, среди девиц, полагавших, что своей развязностью они скорее ему понравятся и вытеснят из его сердца Вендулку, произошло нечто противоположное.

И вот когда веселье было в самом разгаре, когда танцорки из кожи лезли вон, готовые на все, лишь бы снискать его расположение, Лукаш вдруг подумал о Вендулке и, несмотря на все старания забыть о ней, уже не мог выбросить ее из головы. Он невольно сравнивал ее с теми, кто его окружал, и не мог не признать, что, как ни заносчива, как ни вспыльчива, как ни властна и насмешлива была она в последнее время, все же душа у нее совсем другая, чем у тех, что так лицемерно ему улыбались, хотя никто их об этом и не просил. Ведь она горячо его когда-то любила, но при этом соблюдала себя, у нее всегда были честные и чистые помыслы, она совсем по-другому выказывала свою любовь к нему! То, что слышал от нее он, никто другой от нее не слышал, в этом можно было не сомневаться. А тут он знал: если он не попадется на удочку к той или иной из своих нынешних любезниц, то, верно, уже завтра они будут с не меньшим пылом клясться другому в надежде, что тот даст себя окрутить. Чтоб насолить невесте, он подцепил первых попавшихся девиц — вот те на! — именно они вопреки собственным намерениям побудили его на все взглянуть по-иному. Именно они убеждали его в том, чего он не желал, но что в конце концов вынужден был признать: несмотря на все недостатки, какие он приписывает Вендулке, она на сто голов выше этих девиц по уму и поведению.

Долго бродил он тихой ночью, погруженный в раздумья. Как с ней теперь себя держать? Больно, очень больно задела она его своими резкими словами, на нее полагалось бы долго сердиться еще и после свадьбы… Так что же, продолжать обламывать ее, внушая с прежним упорством, что он самый главный в доме и намерен оставаться таковым до конца дней своих? Крепко ли он ей досадил сегодняшней выходкой? Что она ему скажет, когда они увидятся? Он и мысли не допускал, что она его может бросить.

Наш милейший Лукаш полагал, что все еще бродит в полях за трактиром, на деле же он, сам того не замечая, все больше и больше отдалялся от него, приближаясь к своей усадьбе. Заметил он это лишь тогда, когда почти вплотную подошел к изгороди сада. Тут он вдруг услыхал радостный возглас. Кто-то бросился ему навстречу. То была девушка-работница.

— Ах, это вы? — проговорила она, узнав его.

— А кто ж еще, как не я?

— Я думала, уж не хозяйка ли возвращается вместе с вами.

Лукаш оторопел, ее слова заронили в нем недоброе предчувствие.

— Хозяйка? — переспросил он растерянно. — Откуда она должна вернуться?

Вместо ответа девушка залилась слезами.

— В чем дело? — допытывался Лукаш; им все больше овладевала тревога. — Почему ты здесь стоишь, чего ты ждешь? Уже давно пора спать. Отчего ты плачешь?

— Как же мне тут не стоять и не плакать, — всхлипывает девушка, — когда хозяйка ушла от нас насовсем?! Другой такой днем с огнем не сыщешь, хоть весь свет обойди! Все мы тут, сколько нас ни на есть, не могли ею нахвалиться: и добрая она, и заботливая, и работящая. О других она заботилась раньше, чем о себе, каждому готова была услужить и ни капельки не важничала. У ребеночка у вашего тоже не будет уже другой такой мачехи. Малютка к ней привыкла, улыбалась, когда она ее кормила; девочка хорошо знала, кто о ней заботится и бережет ее. Теперь она будто второй раз осиротела, и мы вместе с нею.

Лукаш ухватился за изгородь.

— Хозяйка ушла? — тупо повторил он несколько раз, все еще не веря, что услышанное — истинная правда.

— Ну да, ушла, еще бы ей не уйти! — с горькой укоризной произнесла девушка. — Любая ушла бы, начни вы плясать под окнами с чужими девками так, что пыль столбом! И за что вы ее этак осрамили? Мы-то хорошо знаем — ничего худого она не сделала, просто вела себя с умом… Ведь и у нас есть глаза да уши, они порой видят и слышат то, чего и не хочешь. Такая хорошая женщина, а вот, поди ж ты, пришлось перед самой свадьбой идти в услужение к чужим людям. Да еще, может, на немецкую сторону… {56} 56 …идти в услужение… Да еще, может, на немецкую сторону… — Ештедский край, где происходили события, описанные в рассказе, располагался вблизи границы с Германией, куда местное население уходило на заработки. Ясное дело — на немецкую… Куда ж ей еще деваться! Поневоле пойдешь в чужие края — здесь бы каждый стал над ней потешаться…

Люди говорили о Лукаше, что всем он хорош, вот только покуражиться иногда любит; в остальном же его считали человеком добродушным, мягкосердечным, — мухи не обидит. И выходило, что знали его люди хорошо и судили о нем правильно. Он не только терпеливо выслушал упреки работницы, но, внимая ее слезным сетованиям, испытывал какое-то странное чувство, словно он пробуждался от кошмарного сна, который долго его душил, а он никак не мог проснуться. Перечень Вендулкиных заслуг, услышанных из уст человека бесхитростного и непредубежденного, подействовал на него и убедил куда больше, чем самые разумные доводы, приводимые в доказательство его вины…