Каролина Светлая - Дом «У пяти колокольчиков»

Этот кашель прервал сентиментальные излияния Собеслава, коим — в разных вариациях — любили предаваться в то время многие знатные молодые люди, изображавшие мировую скорбь и причислявшие себя к сонму разочарованных, что было столь же модно, как подчеркивать свою гениальность зачесыванием назад волос, свободно ниспадавших на воротники их костюмов.

— Ты почему так кашляешь? — грозно оглядев слугу, спросил Собеслав.

Павлик явно смутился, не зная, что ответить; наконец он тихо выдавил из себя:

— Я поперхнулся.

— Поперхнулся? Как же это возможно, если ты не ешь, не пьешь и не разговариваешь? — с инквизиторской дотошностью продолжал спрашивать Собеслав.

— Я не знаю, как это выходит, — Павлик снова закашлялся.

— Если ты не знаешь, так я тебе скажу сам, — произнес Собеслав, — ты просто смеешься!

Собеслав угадал. Павлик и в самом деле смеялся, прикрывая рот рукой; однако, будучи не только обвинен, но даже и уличен в этом грехе, он уже не мог больше сдерживаться. Смех его вырвался наружу и заполнил всю комнату, подобно звукам военного оркестра.

— Смотрите-ка, этот злодей действительно смеется. Над кем? Надо мной! — воскликнул Собеслав скорее с удивлением, нежели с горечью. — Не могу скрыть своего любопытства: почему ты смеешься, разве ты понимаешь, о чем я говорю?

— Как же мне не смеяться, — Павлик опять захохотал, — когда вы так шутите, ха-ха-ха!

— Я шучу? — поразился Собеслав.

— Да уж конечно, шутите, ха-ха-ха, раз говорите, что родились только затем, чтобы познать убожество мира сего, ха-ха-ха! А вон там у вас на ночном столике лежат часы с золотой цепочкой, за которые, по вашим словам, заплачено триста золотых, ха-ха-ха! На одной руке носите перстень с печаткой, да три перстня на другой, и в каждом из них, как звезда, сверкает камень… Вчера вы напихали в кошелек столько серебряных монет по двадцать геллеров, что едва закрыли его, а сегодня, может быть, опять придет конверт от вашего дяди-священника с кредитным билетом в сто крон, ха-ха-ха!

Собеслав чуть было по-настоящему не рассердился на Павлика за то, что тот вмешивается не в свои дела, и хотел указать ему на дверь, но не смог. Вопреки своей воле он должен был признать, что замечания его Лепорелло довольно любопытны. Спустя некоторое время господин смеялся сам над собой так же заразительно, как и его слуга.

— Вот ведь негодник, — вымолвил он наконец, — своей болтовней ты совсем выбил меня из колеи. Я хотел сегодня остаться дома и заняться важным делом, но теперь, видно, отложу его на завтра. Приготовь-ка мне письменный стол для работы, налей чернил в чернильницу, достань из ящика бумагу и перья, чтобы все было в полном порядке. И с завтрашнего дня не смей никого ко мне пускать, слышишь!

Павлик никогда не чувствовал себя более счастливым, чем в те минуты, когда его господин давал ему какое-нибудь особенное поручение; так было и сегодня. В течение дня он десять раз вытер пыль с письменного стола, вымыл чернильницу, налил в нее свежих чернил, нашел в ящиках бумагу и перья, сообщая всякому, кто попадался ему навстречу, что отныне его господина долго не будет дома.

Однако на другое утро, с нетерпением ожидая, когда же Собеслав примется за работу, он увидел, что тот преспокойно ушел из дому. Так продолжалось всю неделю.

— Что же вы не начинаете своей важной работы? — спрашивал Павлик всякий раз, подавая ему шляпу. Но Собеслав делал вид, будто не слышит, поворачивался на каблуках, взмахивал своей тросточкой, набалдашник которой был украшен головой собаки, отлитой из золота, и, упершись в бок рукой, горделивой поступью, как Цезарь, спешащий навстречу славе и победе, удалялся прочь. Но завоевать славу и победу несколько более хлопотно, чем назначить свидание даме, не правда ли?

Наконец Павлик сказал ему:

— Когда вы уходите из дому, я вашу одежду, которой вы даже и не пользуетесь, выношу на балкон и, хотя все во дворе из-за этого надо мной смеются, ежедневно выбиваю из нее пыль. Мне сдается, каждый должен делать свое дело…

— Скорее всего, ты хочешь, чтобы мое перо брало пример с твоей тростниковой палки, ведь так? — засмеялся Собеслав.

Павлик не стал этого отрицать.

— Ишь какой скромник! Ну, ничего другого не остается, как быть снисходительным и простить тебя. Уж не говорит ли твоими устами некая добрая фея?

Павлик улыбнулся такой простодушной улыбкой, что Собеслав перестал на него сердиться.

— Я чувствую, что тебе не терпится узнать, о чем я надумал писать? — доверительно спросил Собеслав.

Павлик в знак согласия кивнул головой.

— Я хочу окончательно договориться с дядей, чтобы он перестал меня мучить и обижать.

Лицо Павлика выразило неподдельное изумление, как и в прошлый раз, когда его господин признался, что щеки его бледны вследствие того, что мир наш убог. Чем же дядя обижал и мучил его? Он с готовностью выполнял любую прихоть своего племянника, оплачивал квартиру и все счета, присылал много денег на его содержание. На Павлика вновь накатил неудержимый приступ смеха, но он, к счастью, сумел вовремя подавить его. Разве он знал, о чем дядя пишет своему племяннику? Письма были написаны мелким убористым почерком; возможно, тон их не всегда был любезным, а иногда и строгим. Может быть, в своих письмах дядя спрашивал о том же, о чем и экспедитор почтовых карет, известный своей начитанностью и считавшийся здесь самым ученым человеком. Ему хотелось знать, где пан Собеслав Врбик учится, почему сидит до поздней ночи в трактире, спит до десяти часов утра, а потом целый день разгуливает по Праге?

— Как дядя не скрывает от меня своих взглядов и убеждений, — продолжал Собеслав запальчиво, — так и я перестану скрывать от него свои взгляды и принципы. Пусть делает своим наследником любого из моих кузенов! Свобода мне дороже всех его тысяч!

Павлик не спускал с него напряженного взгляда.

— Он хочет видеть во мне не только образованного, но и знаменитого человека, — корил племянник, великий страдалец, своего дядю. — Да знаешь ли ты, что такое «знаменитый человек»?

— Я не только знаю, но и видел своими глазами таких людей, — похвалился Павлик, образованный тем, что может на этот раз дать своему господину удовлетворительный ответ.

— Ты видел таких людей! Ну-ка скажи — когда, где и кого?

Но Павлик постарался рассеять его недоверие.

— Я знаю господина барона, который живет в конце улицы в одноэтажном доме, где над воротами изображен святой Ян; я знаю также ювелира…

Собеслав закатился неудержимым смехом.

— Ничего-то ты, Павлик, не понимаешь, — сказал он наконец сквозь смех. — Если человек дворянин или просто богач, то это совсем еще не значит, будто он знаменит, друг мой любезный! Знаменитым люди обычно называют человека, прославившегося умом и делами своими, но никак не богатством и происхождением.