Каролина Светлая - Дом «У пяти колокольчиков»

Не немецкий учитель (der deutsche Schulmeister), как принято утверждать, а немецкий поэт (der deutsche Dichter) был тем, кто своими песнями рождал воодушевление в сердцах читателей и сеял любовь к отчизне во всех душах, кто при всякой возможности возбуждал уважение к национальной самобытности своего народа, кто верил в него и раскрывал его достоинства, озарив их золотыми лучами своей поэзии и пронизав нежнейшим трепетом своего сердца, кто с завидным постоянством называл народ свой самым достойным и великим распространителем культуры, беззаветным борцом за права всего человечества, смелым и благородным мыслителем и исследователем природного царства, — именно он, поэт, не только воскресил эту мысль, но и укрепил, утвердил ее и навечно запечатлел в душе каждого, оставив на ней неизгладимый след, подобный тому, что оставляет резец мастера на стальном листе. Удастся ли когда-либо и певцам славянства совершить столь же великое деяние?

Да, все, за самыми незначительными исключениями, было тогда прекрасно, возвышенно, благородно в поэтическом царстве Германии: изящная словесность была устремлена к самым чистым и высоким целям, и только этому идеализму, а вовсе не искусству полководцев обязана Германия победой у Седана {73} 73 Победа у Седана — решившая исход франко-прусской войны 1870 г. победа Германии над Францией. над Францией, той Францией, которая словно никогда и не внимала могучим аккордам священной арфы Виктора Гюго, но лениво позволила убаюкать себя материализмом бонапартистской эпохи, вовсе позабыв о своих исторических традициях, о своем давнем предназначении — развернуть и нести перед народами знамя гуманизма, — за что и обрушилась на нее кара, глубоко и на долгие годы уязвившая ее национальную гордость.

Родители мои опасались, как бы господин комиссар, приглашая меня к себе, не воспользовался моей неопытностью с целью выведать у меня сведения о тех или иных лицах, с которыми мы были в дружеских отношениях и круг коих был в ту пору весьма широк и примечателен. Однако ничего подобного в действительности не было. Мы никогда не говорили ни о ком из наших знакомых, — книги и только книги, их содержание были тем стержнем, вокруг которого вращался разговор этого загадочного человека; он не уставал обращать мое внимание на то, что находил в них достойного. Как правило, наряду с красотами поэтического слога и вдохновенным описанием природы это были пылкие строки, воспевавшие права народов, это были восторженные пророчества о том, что народ должен одолеть все козни недругов света и правды, красноречивейшие изъявления свободолюбия, на которые господин комиссар не только указывал мне, но стремился, чтобы они дошли до моего сердца и увлекли меня.

Как часто в те минуты смотрела я на него с недоумением, припоминая, с каким хладнокровием приказал он тогда, перед витриной книжного магазина Бороша, арестовать суфлера, который был подозреваем единственно в том, что распространял среди населения и продавал те самые книги, в коих ныне господин комиссар находил так много достойного внимания и которые с таким явным удовольствием рассматривал.

Я начала, хотя вначале и смутно, догадываться, сколь разноречивые чувства обуревают его, какая борьба происходит в его душе, и, быть может, то, что людям представляется неуемным озорством баловня великих мира сего, тайные помыслы коих хорошо, ему известны, на самом деле было не чем иным, как горькой насмешкой над собственной своей персоной, чьи поступки и образ мыслей разительно несходны меж собой.

Несомненно, я почерпнула бы бесконечно много для всей своей последующей жизни, если бы имела счастье и далее пользоваться покровительством этого человека, обладавшего редкой проницательностью и непредвзятостью суждений, который, смеясь над предрассудками, решительно объявил им войну, если бы я могла и далее черпать из щедрого источника его поучений. Однако сие счастливое время, продлившись не более полугода, совершенно неожиданно окончилось.

Придя однажды к господину комиссару, по обыкновению, в четверг вечером, я встретила его в прихожей, где он очень оживленно беседовал с господином весьма внушительной наружности.

— Вот моя новая дочь, ваше сиятельство, — сказал он ему и кивнул мне, чтобы я подошла блинке.

Неизвестный господин благосклонно улыбнулся мне, я поклонилась.

— Надолго ли она задержится у вас? Я слышал, будто что ни день вы избираете новую, — бросил он небрежно. Но тут его взгляд со вниманием остановился на противоположной стене.

— Ах, какой у вас прелестный столик с трубками! Я даже отсюда вижу несколько редчайших экземпляров. Мне хотелось бы рассмотреть их поближе. Стоит взглянуть, чему посвящает свой досуг господин комиссар. Однако что это?

С этими словами незнакомый господин подошел к столику и, взяв с него одну трубку, с недоумением и, как мне показалось, с упреком и даже, более того, с осуждением протянул ее комиссару.

— На ней изображен один из тех молодцов, которые меня всегда весьма занимали, это польский повстанец {74} 74 …это польский повстанец… — Имеется в виду участник польского восстания 1830 г. , — холодно ответил ему комиссар.

— Но помилуйте! Ведь эти рисунки на трубках строго-настрого запрещены, а тот, у кого их найдут, подлежит суровому наказанию! Вы же, лицо официальное, держите подобную вещь в прихожей, где она выставлена на всеобщее обозрение и обсуждение. Эдак люди по всем углам начнут шептаться, что вы тайный революционер!

— Кто знает, быть может, так оно и есть, — улыбнулся в ответ комиссар с обычной своей дерзостью. — Очень может быть, что я таков или по крайней мере имею к тому предрасположение. Как знать? В качестве комиссара полиции я полагаю все возможным и не верю никому, даже самому себе.

— Однако вы опасный человек, — резко оборвал его важный господин и, небрежно поставив повстанца туда, откуда он его взял, поскольку господин комиссар не спешил избавить его от этого труда, быстро направился к двери.

— Знаешь ли, кто это был? — спросил господин комиссар, возвратясь с лестницы, куда он провожал своего гостя.

Я покачала головой.

— Это министр Коловрат {75} 75 Министр Коловрат — граф Ф. А. Коловрат (1778—1861), чешский политический деятель. С 1826 г. в течение многих лет был государственным министром Австрии (министром внутренних дел). . Известно ли тебе, что такое министр?

— Вероятно, это первый советник государя.

В этот миг двери снова растворились. Вошел слуга в богатой ливрее, неся в руках какой-то весьма высокий предмет.

— Его сиятельство просят засвидетельствовать почтение вашей супруге, — сказал он, — и присылают ей маленький памятный подарок, который они специально привезли в своей карете.