Каролина Светлая - Дом «У пяти колокольчиков»

Падая, госпожа Наттерер сильно ударилась головой о стену, едва не сорвав портьеру вместе с карнизом, увенчанным золотой короной. Ее сразу обступили любопытные дамы и, обмениваясь выразительными взглядами, с деланным сочувствием стали наперебой предлагать флакончики с духами, прикрепленные к их поясам золотыми цепочками. О, эта несносная особа не могла придумать ничего лучшего, как, заявившись на люди, сразу, же упасть в обморок!.. Такую интересную беседу пришлось из-за нее прервать! Да, да, ее мужа иначе как истинным мучеником и не назовешь…

Госпожа Наттерер скоро пришла в себя. Дрожащими губами попросила она гофмейстерину извиниться за нее перед принцессой, а обступивших ее дам простить, что она их напугала, и распорядилась насчет кареты.

Ее сыновья все еще были увлечены своей жаркой беседой, когда она внезапно вбежала к ним и бросилась на шею Леокаду.

— Они хотят отнять тебя у нас, — рыдала она, трепеща всем телом. — О, господи, чем я провинилась перед той женщиной и той девушкой? За что они решили наказать нас, сделать навеки несчастными?

Долго допытывались сыновья, что же столь сильно взволновало ее; когда она смогла говорить более связно, они поняли, что произошло в покоях принцессы и что там было сказано.

В безумной скорби несчастная мать решила, что Клемент оттого так порывисто обнял брата и прижал его к своей груди, что боится потерять его…

Видя, как побелели щеки Леокада, как остекленел его взгляд, чувствуя, что его смертельно раненное, обманутое сердце бьется все прерывистее, теряя волю к жизни, Клемент готов был отдать все на свете, лишь бы не исполнилось то, что он в гневе напророчил вчера: Королева колокольчиков еще повредит нам, она нанесет ущерб святому делу, к которому Леокад охладел, полюбив ее…

Теперь бы он хотел оказаться незадачливым пророком, он позволил бы брату любить и верить, что чаяния осуществятся. Больше того, сейчас он сам готов был стать его сватом…

— Надо сделать так, чтобы Леокад мог бежать, — сказала госпожа Наттерер. — Иначе нет спасения! Как только император объявит, что Леокад должен сделаться священником, дабы показать пример другим, ваш отец примет эти слова как приказ и будет стараться немедленно его выполнить. Ни одному смертному не удастся тогда смягчить его, а тем более заставить отказаться от принятого решения.

— Да, Леокад должен бежать, притом немедленно, — поддержал ее Клемент. — Мы снабдим его необходимыми документами и переправим в безопасное место, где он сможет продолжать борьбу, а потом он вернется вместе с освободителями и…

Но ему не довелось закончить свою мысль: мать надолго потеряла сознание. Заключив ее в объятия, он прижал ее к груди еще нежнее и заботливее, чем перед тем брата.

Когда госпожа Наттерер очнулась от обморока, она больше не плакала, не выказывала страха за своего Леокада, — на ее устах играла счастливая улыбка. Ей казалось, что она опять во дворце на Граде стоит у окна и видит перед собой зыблющееся море красных черепичных крыш, над которыми высятся наподобие стройных мачт колокольни храмов; кресты и купола трепещут над городом, словно гигантская золотая сеть, а из освещенной солнцем глубины улиц поднимаются ввысь торжественный звон колоколов, гул праздничной толпы, радостные голоса, славящие великий праздник свободы… Что это? В этом гуле и говоре она ясно различает имена своих сыновей, их произносят с гордостью и любовью, столь отрадными для материнского сердца.

Когда господин Наттерер пришел домой к ужину, он застал в доме страшный переполох. Слуги были в, разгоне: кто бежал за врачом, кто в аптеку, а его жена осмелилась смертельно заболеть, нарушив этим установленный им на сегодня порядок.

Наверное, нигде во всей Австрийской империи безвременная кончина императора Леопольда, почившего в Вене в цветущем возрасте, через несколько месяцев после своей коронации, не вызвала столько волнений, как в Праге, в доме «У пяти колокольчиков».

Пани Неповольная так умело и с такой ловкостью обделала свои дела, что теперь, по ее расчетам, все должно было идти само собой. Вечером в спальне она подошла к окну и, с радостным нетерпением поглядев на храм святого Игнатия, мысленно представила, как на портальном балконе стоит отец Иннокентий, настоятель возрожденного к жизни и возвращенного его ордену монастыря, и с высоты своего недостижимого величия благословляет запрудивший площадь народ, а благородные дамы из Общества пресвятого сердца Иисуса раздают тем временем его знаменитый трактат о гонениях на святую церковь, имевших место при императоре Иосифе II, — трактат, в коем он с большим жаром доказывает, что только благодаря усердию преданнейшей дочери католической церкви, достоуважаемой пани Неповольной из дома «У пяти колокольчиков», святая церковь вышла в конце концов победительницей. И вот когда, казалось, дело было уже выиграно, все опять застопорилось.

Разумеется, законный наследник почившего императора, юный Франц, был последователем политики отца, однако с переходом власти к другому лицу, хотя бы и к сыну, многое меняется; новые люди приносят с собою и новые принципы, и их надо еще выяснить, изучать, предугадать их логику и в случае нужды обойти, а этого за несколько часов не сделаешь.

Итак, пани Неповольную вновь ждали работа, казалось бы уже выполненная, заботы, от которых она уже избавилась, затруднения, только что преодоленные; опять впереди ночи без сна — надо все заново обдумать, трудные дни — ведь придется с утра до вечера разъезжать по знакомым, увещевать, уговаривать, спорить, убеждать. Редко случается, чтобы мы с таким же желанием и удовольствием повторно занимались тем, что охотно делали в первый раз. Пани Неповольная тоже несколько иначе смотрела теперь на ожидавшее ее дело, — оно вызывало у нее значительно меньше интереса, чем год назад. Потерявшее прелесть новизны, оно представлялось ей скорее каторжным трудом, чем приятной и почетной обязанностью.

Душевный разлад, переживаемый хозяйкой дома, ее грустные размышления повлияли на весь распорядок дня: обед проходил в угрюмой обстановке, продолжался недолго, хотя был большой праздник — вербное воскресенье, последнее перед страстной неделей, — и весь дом был великолепно убран. Без присущей ей живости, каким-то монотонным голосом пани Неповольная говорила отцу Иннокентию о своих утренних визитах, поводом для которых явилось решение вверенного ее попечению Общества ввести в храмах с будущей недели дополнительные мессы, и горько жаловалась, как невнимательно слушали ее соображения о возможной политике новой власти, как уклончиво отвечали ей в каждом доме.