Каролина Светлая - Дом «У пяти колокольчиков»

Ксавера продолжала свою прогулку, но теперь она стала гораздо покойнее. Она больше не думала ни об отце Иннокентии, ни о прокламации, ей хотелось наконец-то уразуметь, почему Леокад даже не попрощался с нею. Она приготовилась к трогательному расставанию со слезами, все хорошо наперед обдумала и, быть может, даже лишилась бы чувств, подав ему руку, которую он с таким жаром прижимал некогда к своему сердцу, что у нее не было и тени сомнения в его постоянстве.

Менее всего могла она думать, будто Леокад совершенно изменился всего за какие-то, несколько недель. В тот день, после процессии, она ясно видела, как он счастлив, что вновь ее видит. Нет, причиною того, что он так быстро от нее отвернулся, как и за его добровольным отречением от мирской суеты, стояло, несомненно, что-то еще, кроме скорби по матери. Уж не брат ли?

Клемент Наттерер принадлежал к небольшому числу тех молодых людей, кто при встречах с ней ограничивался лишь безмолвным поклоном и никогда не добивался, чтобы кто-либо из приятелей или знакомых ввел его в дом «У пяти колокольчиков». Не один раз случалось видеть ей, как он проходил по площади, возвращаясь, по-видимому, из летнего павильона там, на горе, где проводил время с пражскими дамами, придумывая для них со своими коллегами всевозможные увеселения. Но она не замечала, чтобы он когда-нибудь оглянулся, услыша звон колокольчиков, как это делал всякий молодой человек, проходивший мимо их дома. Временами ей казалось, он даже нарочно отворачивается, лишь бы не видеть и не слышать их. Он еще ни разу не подошел к ней в обществе — правда, он и других девиц не жаловал вниманием, но все равно это его не извиняет.

В Праге было немало и более красивых, и более светских молодых людей, чем Клемент, но ни один из них не выглядел столь благородно, а в особенности теперь, когда он носил траурное платье черного бархата. Это утверждали все ее приятельницы, и, хоть она часто расходилась с ними в суждениях, на сей раз не могла не согласиться.

Да, он и никто другой виноват в том, что Леокад от нее отвернулся. Она знала, как велико было его влияние на младшего брата: тот усматривал в нем некое высшее существо необыкновенного ума и характера. Так судил о Клементе каждый, кто только его знал. Не признавая любви, презирая женский пол, он, видно, хотел, чтобы и Леокад уподобился ему в гордом пренебрежении к женщинам, и, опасаясь ее влияния, уговорил его укрыться за монастырской стеной, чтобы сохранить сердце свободным. Разве мог Леокад скрыть от него свою любовь? Разумеется, ему все было известно.

В ту зиму Ксавера не раз вперяла исподтишка испытующий взгляд в Клемента, когда в саду за летним павильоном, где собиралось тогда все модное общество, он стоял, прислонясь к дереву, и смотрел на пестрое кружение толпы по ледяной глади пруда. Он поглядывал с таким странным выражением на своих приятелей, которые под звуки музыки без устали катали дам на нарядных, обитых мехом саночках, что ей хотелось прочесть его мысли — пусть бы даже они и не пришлись по вкусу слабому полу. Во всяком случае, он думал о женщинах совсем не так, как они, и ей тоже хотелось бы наконец услышать из мужских уст что-нибудь еще, кроме одних и тех же комплиментов…

Неожиданно зазвенели колокольчики над входом. Возвращается ли кто из домашних от вечерни, которую они сегодня с бабушкой пропустили, или это гости? Ах, если бы кто-нибудь пришел и развеял безысходную тоску! Отец Иннокентий гневался, бабушка гневалась; не ожидалось ни представления в театре, ни более или менее значительного приема: из-за приближавшейся пасхи все развлечения ограничивались семейным кругом при участии ближайших друзей. Кто сегодня придет, явится истинным спасителем!

В напряженном ожидании она смотрела на дорожку — никого не было видно. Может быть, какая-нибудь богомольная старуха пришла навестить бабушку: теперь просидит у нее до позднего вечера и этим только усугубит немилость к внучке? Эта мысль взбудоражила Ксаверу, и она снова принялась мерить шагами дорожку, которую сегодня уже столько раз прошла из конца в конец. Уже совсем было направившись к дому, она внезапно остановилась и вся вспыхнула — почти как тогда, когда увидела перед собой Леокада, хотя с тех пор и научилась куда лучше владеть своими чувствами.

Между зеленеющими в лучах золотого солнца стенами живой изгороди, сопровождаемый ключницей, шел ей навстречу тот, о ком она только что размышляла.

Они были знакомы, но каждый старался как можно лучше овладеть собой, оттого-то некоторое время они стояли друг перед другом, даже не подумав обменяться общепринятыми в таких случаях приветствиями. Она была изумлена его неожиданным появлением, а он взволнован мыслью о том, что стоит лицом к лицу с пресловутой Королевой колокольчиков, чья жестокая игра с братом ускорила смерть их матери, и тем, что переступил порог дома, за коим числилось столько тяжких грехов.

Пани Наттерер, испытав сильное расстройство во время роковой аудиенции у эрцгерцогини, поддалась своей застарелой болезни и умерла на руках сыновей, совершенно убитых постигшим их ударом. До последней минуты душа ее была полна чудесных видений. Ей представлялось, что сыновья ее прекрасно выполнили ту великую задачу, которую она на них возложила. После смерти матери Клемент тщетно молил Леокада исполнить ее последнюю просьбу и бежать из Праги, чтобы миновать грозившую ему участь. «Везде теперь для меня монастырь», — в унынии отвечал тот. Так же твердо, хотя и в мягкой форме, он отметал все другие его предложения. Клемент не мог не видеть, что он все еще любит предательницу — любит горячо и не может допустить даже мысли о том, чтобы покинуть город, в котором она живет. Оттого он не очень поверил брату, когда, покидая отцовский дом, тот обнял его и шепнул ему на ухо: «Я иду туда, где более всего нужны люди отважные и самоотверженные. Клянусь твоей любовью ко мне — теперь ты будешь мной доволен».

Клемент и всегда-то уклонялся от встреч с Королевой колокольчиков, а в последнее время в нем заговорила еще и подлинная вражда к ней. Ксавера замечала, что он нарочно отворачивается от их дома, избегал даже взглядом скользнуть по его стенам. Но теперь долг повелевал ему безотлагательно узнать ее ближе и найти средство ослабить в дальнейшем ее влияние на судьбы людей или даже сделать ее вовсе безопасной. С каждым днем все ощутимее делались потери, в рядах единомышленников, это вызывало смятение, — она добивалась этого, пуская в ход свое коварное искусство, достигшее вершины в том бесчестном случае, когда она избавилась от Леокада, ставшего помехой в какой-то ее новой интриге. Уже не одну неделю посвятил Клемент напряженным раздумьям, каким образом если не вырвать с корнем, то хотя бы обезвредить ее, связав ей руки. Наконец ему почудилось, что он нашел средство: надо поставить на ее пути мужчину, которому удалось бы заинтриговать и увлечь ее — точно так же, как это удавалось делать ей со своими поклонниками. Он брался найти такого человека и вооружить против нее, ведь среди знакомых было несколько искушенных в светской жизни, пресыщенных женской красотой авантюристов, которые были как бы созданы для выполнения подобной задачи. Чтобы не ошибиться в выборе и должным образом растолковать, как следует действовать, необходимо проникнуть в самую глубь души молодой иезуитки, войти в круг ее интересов, освоиться с особенностями ее натуры. Но кому же доверить эту важную, трудную и деликатную миссию? Опасаясь рисковать понапрасну, он решил все исполнить сам.