Каролина Светлая - Дом «У пяти колокольчиков»

В продолжение долгого времени ему не удавалось подойти к ней и переговорить наедине: всегда кто-нибудь вмешивался в их беседу, а не то сама она прерывала разговор, чтобы, против обычного, проявить внимание к кому-нибудь из гостей.

Но вот все сели за стол, и они остались вдвоем, без свидетелей. С прежней своей непринужденностью Ксавера взяла его под руку.

— Идемте, — сказала она с всегда очаровывавшей его дружеской простотой, но в которой сегодня ему почудилось что-то чужое, холодное. — Пройдемся по саду, ведь вы еще не видели, как он иллюминирован в честь бабушки. А убранство нашего грота, осмелюсь утверждать, вам понравится куда больше, чем прежде. Ведь вы любите его, не правда ли?

Клемент в ответ лишь молча кивнул головой, будучи не в силах найти ни одного уместного в этом случае слова, ни одного звука. Ему казалось, она намеренно уводит его в грот, чтобы там спокойно переговорить обо всем. Но когда он заметил, как дрожит ее рука, ему, подумалось, что если она невинна в отношении к нему и ему одному безраздельно принадлежит ее сердце, то ее страдания куда горше тех, что испытывает он.

Она вдруг умолкла. Они опять шли по тем же дорожкам, по которым ранее столько раз, с такой тихой радостью прохаживались под величественный звон вечерних колокольчиков, при нежно улыбавшейся им луне. Как были они счастливы, ибо их сердца и уста говорили одни только святые, светлые слова! Как были они тогда достойны любви!

Но теперь Клементу казалось, что в саду, как и в душе его, все переменилось. Знакомые, милые ему уголки глядели на него так же холодно, как Ксавера. В свете разноцветных фонариков, встречавшиеся им на пути цветы выглядели то бледными, как ее лицо, то угрожающими, как ее взгляд. Деревья, высокие, холодные, как вся она, обиженно прятали от него свои кроны в черном небе над освещенным садом.

Когда же они вошли в грот, Клементу и вовсе стало не по себе. Помещение было освещено лампой в виде полной луны, и ее свет превращал в мертвеца всякого, кто сюда входил. О нет! То был уже не прежний приветливый грот, залитый солнцем, озаренный улыбкой Ксаверы, с журчанием прозрачного ключа, пением птиц в саду. Сегодня он скорее напоминал кладбищенскую часовню, где камень лил слезы вечной скорби, а в сени печальных деревьев статуя девы Марии охраняла вход в склеп, где, вероятно, один возле другого стояли гробы, в которых покоились останки увядших надежд, мертвых радостей, где распадалась в прах даже самая большая любовь, а клятвы обращались в паутину…

Положение Клемента сделалось невыносимым, и он решился одним ударом разрубить злополучный узел взаимного непонимания.

— Ксавера, — серьезно сказал он. — Почему вы не предложите мне извиниться за то, что я вам наговорил тогда на мосту?

— В этом нет нужды, — отвечала она ему с ледяной усмешкой, даже не пытаясь смягчить резкость своих слов. Опершись о молитвенный столик, она измерила Клемента вызывающим взглядом с головы до ног. — Это я наговорила вам столько всякой чепухи, что вы были вправе принять меня за безумную и сдерживать мои порывы. Только представьте, что могло бы произойти, если бы вы послушались меня и мы бежали? Верно, мы с вами скрылись бы от света где-нибудь в лесной глуши, построили бы себе напоминающую этот грот хижину и забыли в ней, что, кроме нас, есть еще и другие люди на земле. Поэты, стихи которых вы мне так часто читали, если не ошибаюсь, называют подобное состояние наивысшим блаженством, не так ли?

Клемент испытующе посмотрел на нее: что она имеет в виду, с насмешкой рисуя картину счастья, о котором только может мечтать истинная любовь? Не хочет ли она сказать этим, что, проявив по отношению к ней унизительное недоверие, он потерял на нее все права? Глаза ее метали молнии, и он понял, что в ее груди бушует то же пламя, какое бушевало в нем, пока он не видел ее. Только не суждено было ему понять, что буря поднялась в ее душе тогда, когда он воспротивился ее зову и поставил ей в вину тяжкую участь брата — все это в тот самый момент, когда она представила ему доказательство своей самоотверженной любви, — буря, мгновенно сломавшая и вырвавшая с корнем все то благородное, что он вложил в нее, и вновь превратившая ее сердце и ум в пустыню! Мог ли он даже вообразить, что в человеческой груди возможно подобное кипение злых страстей?

Он долго смотрел на нее с грустью и вдруг заметил, что девушка вздрогнула, с напряжением стала вслушиваться в доносившиеся из сада звуки: казалось, вся она превратилась в слух. Чего ждала она с таким нетерпением? Из дома слышалась музыка — не следит ли она мысленно за тем, кого избрала ему в преемники?

Клемент вздрогнул, задетый за живое.

— По-видимому, я поступил нескромно, что увел вас с бала, — заметил он не без колкости. — Звучит музыка — значит, там опять танцуют. Ваше отсутствие будет замечено.

Она ничего не отвечала, лишь крепче ухватилась за столик. Час мести приближается — отчего же она не ликует? Отчего вся дрожит, точно это ей суждено пасть жертвой, а не тому, кто ее оскорбил, пренебрег ею и кого она заслуженно, руководствуясь чувством долга, отдавала в руки тайного правосудия?

Теперь и Клемент услышал то, что она уже давно слышала: тихие, размеренные шаги; они приближались к гроту, и он заметил, как она вздрогнула. Кто еще это мог быть, как не его счастливый соперник, видимо ожидавший, когда он удалится! Вся кровь вскипела в нем при этой мысли, пробудив то чувство, которого он ранее никогда не испытывал, — ревность!

— Кто-то идет, чтобы наказать меня за бесцеремонность, — сказал он. В глазах у него зарябило. Он представил, с какой радостью встретит она того, кто сейчас, посмеиваясь, шпионит за ними, считая себя господином ее сердца. Он подошел к дверям, намереваясь пригласить его войти, сам он уже отказался от всех прав на Королеву колокольчиков.

Но вместо ожидаемого им молодого красавца в грот вошел отец Иннокентий.

Куда подевался его обычно безучастный взгляд, бесстрастное выражение лица? Как и пани Неповольная, он помолодел сегодня на десять лет, глаза его уподобились двум заостренным стрелам, а движения, не теряя своей величавости, стали по-юношески живыми и упругими.

Решив, что Клемент намерен выйти из грота и удалиться, он проворно загородил ему путь.

— Я ищу вас, господин доктор, — сказал он, — чтобы сообщить важную весть.

У Клемента свалился с сердца камень, и он жестом попросил иезуита продолжать.

— Сюда прибыли некие люди, и они желают немедленно переговорить с вами.

Клемент насторожился.

— Узнав из этого документа, зачем это им нужно, я просил их обождать, пока разыщу вас и подготовлю к беседе.

И он подал Клементу распоряжение о его аресте.