Каролина Светлая - В горах Ештеда

Душевный кризис продолжался несколько лет, усугубленный запретом врачей заниматься какой бы то ни было умственной деятельностью, даже чтением. Одно время в доме стал частым гостем врач Подлипский, будущий муж сестры. В отличие от своих коллег, он рекомендовал Йоганне упорные умственные занятия. Молодая женщина решила усовершенствоваться во французском языке, чтобы сдать экзамен в объеме университетского курса. Во время занятий ей встретилось имя аббата Ф. Р. Ламенне, популярного тогда в Чехии французского проповедника христианского социализма, друга Жорж Санд. Внимание Йоганны привлекла история любви Ламенне к юной невесте его воспитанника. Соображения чести побудили Ламенне принять священнический сан. Йоганна взялась за перо — и на бумаге, приготовленной для учебных переводов, стала набрасывать на французском языке подсказанное ей воображением письмо девушки, как бы делившейся своими чувствами с вымышленной старшей сестрой; за первым письмом последовало еще несколько. Йоганна и не подозревала, что эти письма — начало той деятельности, в которой она найдет свое призвание. Спустя год она, уступая настояниям молодого поэта Витезслава Галека, собиравшего материалы для литературного альманаха, перевела эту новеллу в письмах с французского на родной язык. Новелла, в которой многое, и прежде всего интерес к внутреннему миру человека, предвосхищало черты зрелого творчества писательницы, получила название «Двойное пробуждение» и вышла под псевдонимом Каролина Светлая. Светлая — поэтическое название уютной деревушки в Ештедских горах на северо-западе Чехии, где жили родители П. Мужака и где Йоганна в течение многих лет проводила летние месяцы. Этому псевдониму она оставалась верна всю жизнь.

Выход в 1858 году альманаха «Май», в котором появилась новелла К. Светлой, знаменовал начало нового периода в чешской литературе. Его редакторами были два талантливых поэта — В. Галек и Я. Неруда. Альманах открывался портретом чешского поэта-романтика К. Г. Махи и название свое получил по самому значительному произведению чешского романтизма — поэме К. Г. Махи «Май». В свое время непонятый и непризнанный, К. Г. Маха теперь становился знаменем литераторов, которым импонировали горькие, иронические ноты в творчестве поэта, социальная острота и бунтарство его произведений. Молодые литераторы стремились к выходу на просторы европейской литературы, что также было характерно для литературных исканий К. Г. Махи. Произведения немецких романтиков группы «Молодая Германия», литература французского романтизма, в частности — романы Ж. Санд, наряду с наиболее значительными явлениями русской литературы, находили у них живой отклик, Я. Неруду и его литературных единомышленников традиционная критика обвиняла в космополитизме, усматривая в их правдивых, далеких от псевдопатриотического шаблона зарисовках падение литературных нравов.

На деле же это «падение» было взлетом. Вслед за периодом национального Возрождения, когда литература изобиловала пламенными апофеозами отчизне, как бы заново обретенной, наступала полоса критического, полнокровного познания действительности, полоса реализма. Я. Неруда ищет своих героев среди обездоленных городских бедняков; В. Галек создает поэтические картины сельской жизни; Г. Пфлегер-Моравский вводит в свои романы образы фабричных.

К. Светлая вдохновляется примером Б. Немцовой и Ж. Санд, чей портрет висел над ее письменным столом. Творчество Ж. Санд хорошо знали в Чехии, многие ее романы перевела сестра К. Светлой, сама же она знакомилась с произведениями французской писательницы в подлиннике.

К. Светлая восхищалась мастерством Ж. Санд и разделяла ее взгляды относительно духовного и социального равноправия женщины. «Что женщина отличается от мужчины, что сердце и ум имеют пол, в этом я не сомневаюсь, — писала Ж. Санд, — но разве это различие, необходимое для общей гармонии, означает нравственное превосходство мужчины?» Эта мысль, наряду с мыслью о высоком предназначении художника, легла в основу одного из ранних произведений К. Светлой «Любовь к поэту» (1860). Толчком к его написанию послужила история трудной любви В. Галека. Светлая создает образ одухотворенной девушки из богатой семьи, Изабеллы, преклоняющейся перед поэтом и готовой ради него пойти на смерть. Современники сочувственно отнеслись к литературным опытам молодой писательницы, однако от них не ускользнула сразу же давшая себя знать склонность К. Светлой к некоторой идеализации своих героинь. В. Галек, прочитав рассказ, с горечью заметил: «Не больно-то много таких Изабелл встречается на свете…» — но, отдавая должное литературному дарованию писательницы и «в благодарность за Изабеллу», он, как правило, впредь открывал редактируемые им журналы произведениями К Светлой.

В. Галек был прав. Поиски героини-патриотки, идеалистки в аристократических салонах, в среде, менее всего способной на гражданский героизм, были чреваты по крайней мере психологическими натяжками. Понимая это, К. Светлая в первых своих романах «Первая чешка» (1861) и «На рассвете» (1864) обращается к недавнему прошлому, показывая как бы в назидание современным буржуа благородных героинь, бросающих вызов своей касте. Но и это не приносит творческого удовлетворения. Писательница мечтает создать роман о людях совсем иного социального положения, о людях деревни, образы которых уже появились в ряде ее рассказов: «Сефка» (1859), «Анежка — дочь портного» (1860), «Лесная фея» (1863), «Скалак» (1863). Ештедский край окончательно завоевывает симпатии писательницы. «Там можно увидеть чешский характер во всей его самобытности, — делилась она своими наблюдениями с сестрой в августе 1863 года. — Червоточина онемеченного Либерца еще не подпортила здесь национального ядра… Я ходила по горам, как по гребням волн морских, и в голове у меня звучал роман о девушке, дочери этих гор… Мещанская среда вызывает у меня отвращение более чем когда-либо…»

Подготовкой к задуманному роману явилась первая большая работа К. Светлой о людях Ештеда — рассказ «Каменолом и его дочь» (1864). Образ главного героя, как и большинства героев сельских произведений К. Светлой, списан с натуры. Летом 1863 года К. Светлая не раз беседовала с одним весьма примечательным стариком. «Он прочитал немало старинных травников и оккультных книг, — писала она сестре, — его рассказ о том, как он видел летящего раздувшегося чертенка, — подлинный шедевр. Его воззрения на духов поразительны! Он с ними общается, беседует, о чем-то уславливается, совершенно как мы друг с другом. Каждое произносимое им слово — классика… Что собой представляем мы, люди цивилизованные, по сравнению с таким вот сыном Духа своего?! Насколько в нас все стерто, исковеркано, вяло!»