Джеймс Джойс - Избранные произведения. Том II

— Он умер, упившись в стельку [822], — закрыл вопрос Бык Маллиган. — Кварта эля — королевское блюдо [823]. Нет, вот я лучше расскажу вам, что изрек Доуден [824]!

— А что? — вопросил Суперэглинтон.

Вильям Шекспир и Ко [825], акционерное общество. Общедоступный Вильям. Об условиях справляться: Э.Доуден, Хайфилд-хаус…

— Бесподобно! — вздохнул с восхищением Бык Маллиган. — Я у него спросил, что он думает насчет обвинения в педерастии, взводимого на поэта.

А он воздел кверху руки и отвечает: Мы можем единственно лишь сказать, что в те времена жизнь била ключом [826] . Бесподобно!

Извращенец.

— Чувство прекрасного совлекает нас с путей праведных, — сказал грустнопрекрасный Супер угловатому Углинтону.

А непреклонный Джон отвечал сурово:

— Смысл этих слов нам может разъяснить доктор [827]. Невозможно, чтобы и волки были сыты, и овцы целы.

Тако глаголеши? Неужели они будут оспаривать у нас, у меня пальму первенства в красоте?

— А также и чувство собственности, — заметил Стивен. — Шейлока он извлек из собственных необъятных карманов. Сын ростовщика и торговца солодом, он и сам был ростовщик и торговец зерном, попридержавший десять мер зерна во время голодных бунтов. Те самые личности разных исповеданий, о которых говорит Четтл [828]Фальстаф и которые засвидетельствовали его безупречность в делах, — они все были, без сомнения, его должники. Он подал в суд на одного из своих собратьев-актеров за несколько мешков солода и взыскивал людского мяса фунт [829]в проценты за всякую занятую деньгу [830]. А как бы еще конюх и помощник суфлера — смотри у Обри [831]— так быстро разбогател? Что бы ни делалось, он со всего имел свой навар. В Шейлоке слышны отзвуки той травли евреев, что разыгралась после того, как Лопеса [832], лекаря королевы, повесили и четвертовали, а его еврейское сердце, кстати, вырвали из груди, пока пархатый еще дышал; в «Гамлете» и «Макбете» — отзвуки восшествия на престол шотландского философуса [833], любившего поджаривать ведьм. В «Бесплодных усилиях любви» он потешается над гибелью Великой Армады. Помпезные его хроники плывут на гребне восторгов в духе Мафекинга [834]. Судят ли иезуитов из Уорикшира [835]— тут же привратник поносит теорию двусмысленности. Вернулся ли «Отважный мореход» с Бермудских островов [836]— пишется тут же пьеса, что восхитила Ренана, и в ней — Пэтси Калибан, наш американский кузен. Слащавые сонеты явились вслед за сонетами Сидни. А что до феи Элизабет, или же рыжей Бесс [837], разгульной девы, вдохновившей «Виндзорских проказниц», то уж пускай какой-нибудь герр из Неметчины всю жизнь раскапывает глубинные смыслы на дне корзины с грязным бельем.

Что ж, у тебя совсем недурно выходит. Вот только еще подпусти чего-нибудь теолого-филологологического. Mingo, minxi, mictum, mingere [838].

— Докажите, что он был еврей, — решился предложить Джон Эглинтон. — Вот ваш декан [839]утверждает, будто он был католик.

Sufflaminandus sum [840]. — В Германии, — отвечал Стивен, — из него сделали образцового французского лакировщика итальянских скандальных басен.

— Несметноликий человек [841], — сметливо припомнил мистер Супер. — Кольридж его назвал несметноликим.

Amplius. In societate huniana hoc est maxime necessarium ut sit amicitia inter multos [842]

— Святой Фома, — начал Стивен…

— Ora pro nobis [843], — пробурчал Монах Маллиган, опускаясь в кресло.

И запричитал с жалобным подвываньем.

— Pogue rnahone! Acushia machree! [844]Теперь не иначе пропали мы [845]! Как пить дать пропали!

Все внесли по улыбке.

— Святой Фома [846], — сказал, улыбаясь, Стивен, — чьи толстопузые тома мне столь приятно почитывать в оригинале, трактует о кровосмесительстве с иной точки зрения нежели та новая венская школа, о которой говорил мистер Маги.

В своей мудрой и своеобычной манере он сближает его со скупостью чувств.

Имеется в виду, что, отдавая любовь близкому по крови, тем самым как бы скупятся наделить ею того, кто дальше, но кто, быть может, жаждет ее.

Евреи, которым христиане приписывают скупость [847], больше всех наций привержены к единокровным бракам. Но обвинения эти — по злобе. Те же христианские законы, что дали евреям почву для накопления богатств (ведь им, как и лоллардам [848], убежищем служили бури [849]), оковали стальными обручами круг их привязанностей [850]. Грех это или добродетель — лишь старый Никтоотец [851]откроет нам в Судный день. Но человек, который так держится за то, что он именует своими правами на то, что он именует себе причитающимся, — он будет цепко держаться и за то, что он именует своими правами на ту, кого он именует своей женой. И пусть никакой окрестный сэр смайл [852]не пожелает вола его, или жены его, или раба, или рабыни его, или осла его [853].

— Или ослицы его, — возгласил антифонно Бык Маллиган.

— С нашим любезным Биллом сурово обошлись, — любезно заметил мистер Супер, сама любезность.

— С какой волей? [854]— мягко вмешался Бык Маллиган. — Мы рискуем запутаться.

— Воля к жизни, — пустился в философию Джон Эглинтон, — была волею к смерти для бедной Энн, вдовы Вилла.

— Requiescat! [855]— помолился Стивен.

Воли к действию уж нет

И в помине много лет… [856]

— И все же она положена, охладелая, на эту, на второсортную кровать: поруганная царица [857], хотя б вы и доказали, что в те дни кровать была такой же редкостью, как ныне автомобиль, а резьба на ней вызывала восторги семи приходов. На склоне дней своих она сошлась с проповедниками (один из них останавливался в Нью-Плейс и получал кварту хереса за счет города; однако не следует спрашивать, на какой кровати он спал) и прослышала, что у нее есть душа. Она прочла, или же ей прочли, книжицы из его котомки, предпочитая их «Проказницам», и, облегчаясь в ночной сосуд, размышляла о «Крючках и Петлях для Штанов Истинно Верующего» и о «Наидуховнейшей Табакерке, что Заставляет Чихать Наиблагочестивейшие Души» [858]. Венера изогнула свои уста в молитве. Жагала сраму: угрызения совести. Возраст, когда распутство, выдохшись, начинает себе отыскивать бога.

— История подтверждает это, — inquit Eglintonus Chronolologos [859]. — Один возраст жизни сменяется другим. Однако мы знаем из высокоавторитетных источников, что худшие враги человека — его домашние и семья [860]. Мне кажется, Рассел прав. Какое нам дело до его жены, до отца? Я бы сказал, что семейная жизнь существует только у поэтов семейного очага. Фальстаф не был человеком семейного очага. А для меня тучный рыцарь — венец всех его созданий.

Тощий, откинулся он назад. Робкий, отрекись от сородичей своих [861], жестоковыйных праведников [862]. Робкий, в застолье с безбожниками он тщится избегать чаши [863]. Так ему наказал родитель из Ольстера, из графства Антрим [864].

Навещает его тут в библиотеке ежеквартально. Мистер Маги, сэр, вас там желает видеть какой-то господин. Меня? Он говорит, что он ваш отец, сэр.