Джеймс Джойс - Избранные произведения. Том II

Прерывистый смешок слетел с его уст.

— Лонгворт чуть ли не окочурился, — сообщил он, — из-за того, что ты написал про эту старую крысу Грегори [953]. Ах ты, надравшийся жидоиезуит из инквизиции! Она тебя пристраивает в газету, а ты в благодарность разносишь ее писульки к этакой матери. Разве нельзя было в стиле Йейтса?

Он продолжал спускаться, выделывая свои ужимки и плавно балансируя руками:

— Прекраснейшая из книг, что появились у нас в стране на моем веку [954].

Невольно вспоминаешь Гомера.

Он остановился у подножия лестницы.

— У меня зародилась пьеса! Бесовское измышление [955]! — объявил он торжественно.

Зал с мавританскими колоннами, скрещивающиеся тени. Окончен мавританский танец девятерых в шляпах индексов.

Мелодичным голосом, с гибкими интонациями. Бык Маллиган принялся зачитывать свою скрижаль:

Каждый сам себе жена,

или Медовый месяц в руке

(национальное аморалите в трех оргазмах)

сочинение Мудака Маллигана

Он обратил к Стивену ликующее мурло:

— Я опасаюсь, что маскировка слишком прозрачна. Но слушай же.

Он продолжал читать, marcato:

— Действующие лица:

ТОБИ ДРОЧИНЬСКИЙ (задроченный полячок)

МАНДАВОШ (лесной разбойник)

МЕДИК ДИК и МЕДИК ДЭВИ (двое за одного)

МАТУШКА ГРОГАН (водородица)

НЕЛЛИ— СВЕЖЕНЬКАЯ и РОЗАЛИ (шлюха с угольной пристани).

Он шел впереди Стивена, похохатывая, болтая головой туда и сюда — и весело обращался к теням, душам людей:

— О, та ночь в Кэмден-холл, когда дочери Эрина [956]должны были поднимать юбки, чтобы переступить через тебя, лежащего в своей винноцветной, разноцветной и изобильной блевотине!

— Невиннейший из сыновей Эрина, — откликнулся Стивен, — ради которого когда-либо юбки поднимались.

Почти у самого выхода, ощутив чье-то присутствие сзади, он посторонился.

Расстаться. Подходящий момент. Ну, а куда? Если сегодня Сократ выйдет из дому, если нынче Иуда пустится в путь. Какая разница? Предрешенное пространство ожидает меня в предрешенное время — неотменимо.

Моя воля — и его воля, лицом к лицу. Между ними бездна.

Человек прошел между ними, вежливо кланяясь.

— Еще раз здравствуйте, — отвечал Бык Маллиган.

Портик.

Здесь я следил за птицами, гадая по их полету [957]. Энгус с птицами. Они улетают, прилетают. Этой ночью и я летал. Летал с легкостью. Люди дивились. А потом квартал девок. Он мне протягивал нежную как сливки дыню.

Входи. Ты увидишь.

— Странствующий жид, — прошептал Бык Маллиган в комическом ужасе. — Ты не заметил его глаза? Он на тебя смотрел с вожделением. Страшусь тебя, о старый мореход [958]. Клинк, ты на краю гибели. Обзаводись поясом целомудрия.

Оксенфордские нравы [959].

День. Тачка солнца над дугой моста [960].

Темная спина двигалась впереди. Шаги леопарда, спустился, проходит воротами, под остриями решетки.

Они шли следом.

Продолжай оскорблять меня. Говори.

Приветливый воздух подчеркивал выступы стен [961]на Килдер-стрит. Ни одной птицы. Из труб над домами подымались два хрупких пера, раскидывались оперением и под веющей мягкостью мягко таяли.

Прекрати сражаться. Мир цимбелиновых друидов, мистериальный: просторная земля — алтарь.

Хвала богам! [962]Пусть дым от алтарей

Несется к небу!

Начальник дома [964], высокопреподобный Джон Конми, О.И., сойдя по ступенькам своего крыльца, опустил плоские часы обратно во внутренний карман. Без пяти три. Прекрасное время для прогулки в Артейн. Значит, как фамилия мальчика? Дигнам. Да. Vere dignum et iustum est [965]. С этим следовало к брату Свону [966]. Письмо мистера Каннингема. Да. Оказать ему эту услугу, если можно. Добрый католик, соблюдает обряды, помогает в сборах на церковь.

Одноногий матрос, продвигаясь вперед ленивыми бросками своих костылей, прорычал какие-то звуки. Возле монастыря сестер милосердия он оборвал броски и протянул фуражку за подаянием к высокопреподобному Джону Конми, О.И. Отец Конми благословил его под щедрыми лучами солнца, памятуя, что в кошельке у него только серебряная крона.

Отец Конми свернул к Маунтджой-сквер. Мысли его ненадолго задержались на солдатах и матросах, которые лишились конечностей под пушечными ядрами и доживают остаток дней в нищенских приютах, а также на словах кардинала Уолси [967]: Если бы я служил Богу своему, как я служил своему королю. Он бы не покинул меня в дни старости . Он шел под деревьями, в тени играющей зайчиками листвы, навстречу же ему приближалась супруга мистера Дэвида Шихи, Ч.П.

— Благодарю вас, просто прекрасно. А вы, святой отец?

Отец Конми себя чувствовал поистине превосходно. Он собирался в Бакстон на воды. А как ее сыновья, у них все хорошо в Бельведере? Правда? Отец Конми был поистине очень рад это слышать. А как сам мистер Шихи? Еще в Лондоне. Ну да, конечно, парламент ведь еще заседает. Какая прекрасная погода, право, на редкость. Да, это весьма возможно, что отец Бернард Вохен [968]возобновит свои проповеди. О да: огромный успех. Поистине необыкновенный человек.

Отец Конми был очень рад повидать супругу мистера Дэвида Шихи, Ч.П., и рад, что она так хорошо выглядит. Он попросил передать его наилучшие пожелания мистеру Дэвиду Шихи, Ч.П. Да, он непременно их навестит.

— Всего доброго, миссис Шихи.

Отец Конми приподнял свою шелковую шляпу в прощальном приветствии стеклярусу ее мантильи, чернильно поблескивающему на солнце. И вновь улыбнулся, уходя. Он знал, что его зубы почищены пастой с пальмовым маслом.

Отец Конми шел и на ходу улыбался, вспоминая чудаковатые глаза отца Бернарда Вохена и его сочные лондонские словечки.

— Пилат! Да что ж ты не разогнал весь этот сброд в шею?

Но в рвении ему не откажешь. Никоим образом. И, несомненно, приносил много пользы, на свой манер. Этого тоже не отнять. Он говорил, что любит Ирландию и любит ирландцев. Кстати, ведь из хорошей семьи, кто бы подумал?

Кажется, из Уэльса.

О, берегитесь, чтоб не забыть [969]. Письмо к отцу-провинциалу [970].

Отец Конми остановил трех малышей-школьников на углу Маунтджой-сквер.

Да: они были из Бельведера. Из приготовительного, ага. И хорошо себя ведут в школе? О-о. Ну, тогда очень хорошо. А как тебя зовут? Джек Сохен. А тебя? Джер. Галлахер [971]. А этого молодого человека? Его звали Бранни Лайнем.

Ну, как приятно носить такое красивое имя.

Отец Конми, достав письмо из внутреннего кармана, вручил его юному Бранни Лайнему и указал на красный столбик-ящик на углу Фицгиббон-стрит.

— Смотри, только сам не проскочи в ящик, малыш, — пошутил он.

Мальчуганы, шестиглазея на отца Конми, засмеялись:

— О, сэр!

— Ну-с, покажи, как ты умеешь опускать письма, — сказал отец Конми.

Юный Бранни Лайнем перебежал через дорогу и сунул письмо отца Конми к отцу провинциалу в щель ярко-красного почтового ящика. Отец Конми улыбнулся, кивнул, опять улыбнулся и зашагал по восточной стороне Маунтджой-сквер.