Лев Гумилёв - Дар слов мне был обещан от природы

Спит дева под яркой луной
Как лилия над глубиной,
И снится ей сон,
Что друг ее тяжко страдает.
Виденье покою мешает;
Рождается стон.

Усталое сердце дрожит под луной,
Как лодка без паруса над глубиной.
Вдруг, вздрогнув, она открывает глаза…
«Зачем ему эти мученья?»
В ресницах застыла и блещет слеза
Раскаянья и сожаленья.

А завтра, влюбленного встретив опять,
Глаза потупляет,
Чтоб взглядом надежды не дать.
И друг ее снова страдает.

Пусть не будет открыто вовек то, что мы с тобой затаим.
Наши взгляды пусть будут гонцами — твоим и моим
Посмотри — мои сомкнуты губы, но я говорю,
Ты ответь языком, тем, который мы в тайне храним.
Много лет пролетело — не умер никто от любви,
Ныне космоса взгляд, устремленный на нас, недвижим.
И хотя не открыто сплетение наших сердец,
Но напевом любви затаенной мы оба звучим.
Пусть зимою наступит весна для влюбленных сердец,
А иначе я в но́чи весенние стужей томим.
Все легенды о райских садах и томленье о них,
Лишь рассказы о мире, в котором мы оба царим.
Все сияние солнца — от нашего храма огня.
Потому что мы оба в огне, не сгорая, горим.

Прорезала молния сумрак ночной,
И вспыхнул тот факел, что вечно со мной.
Не пой так зловеще, ночная сова,
Ведь солнце встает за густой пеленой.

Прекрасное утро. Покончив со сном,
К тебе устремлюсь я, страстью влеком.
В открытые двери бросаю цветы,
Целую, любуюсь прекрасным лицом.

Ты пери, ты увлечь меня хотела,
С кокетством милым принялась за дело.
И ты меня звала, но лишь пришел я,
Вспорхнув голубкой сизой, улетела.

Раз утром на лугу расцвел цветок.
Взглянул я, — опечалился цветок.
Сказал я: «Вздор!» — и руку протянул,
Но в пальцах камнем сделался цветок.

Светает на небе и в поле, поют до утра соловьи,
И ночь на сапфирном подоле рассыпала блестки свои,
Ты вечером мне обещала на грудь мою ночью прилечь,
Без счета ночей улетало, объятия пусты мои.

Я как свирель грущу, неся разлуки срок.
Не веет на меня знакомый ветерок.
И кто я, не пойму, откуда я и где.
В ресницах у меня чужой земли песок.

Устали томные глаза, что смотрят так светло,
О милый голубь, кто тебе вчера сломал крыло?
Куда пропали взмахи крыл, полет над высотой?
И лапки связаны твои — ничто не помогло!

С двумя, что знают по строке единой,
Да с тридцатью, что лишь свое поймут,
Будь сам ослом: в компании ослиной
Все не ослы неверными слывут.

Такие ль бывают кафиры, как я,
Ты молвил: неправедна вера моя.
Коль я на столетье один и кафир,
То где правоверного видывал мир!

Если б свет лица ее погас, —
Осенью была б весна для нас.

Мне страшней меча над головой
С идолом моим разлуки час.

Пылью стать бы под ее конем,
Чтоб по мне проехала хоть раз,

Душу я за бровь ее отдам.
Стройте склеп мне — бог меня не спас.

Не один Лутфи, — о розе той
Горек сотни соловьев рассказ.

Доколь я луноликой буду мучим,
Доколе вздохам возноситься к тучам.

Что делать сердцу с черными кудрями?
Дороги эти кривы, ночь дремуча.

Ее блестящих яблок не достанет
Моя рука, а я не видел лучших.

Пусть видит мой завистник, как счастлив я.
Я у дверей ее как праха куча.

Я стал ничтожней пса от вечной скорби.
Простите путь мой, горький и певучий.

Слова Лутфи — хвала ей, словно жемчуг.
И ей, чтоб их услышать, будет случай.

Сердце кровью, а душа золой
Ныне стали от разлуки злой.

У меня разрушил веру, ум
Глаз твоих безжалостных разбой.

От твоих смущающих бровей
Изогнулся стан, досель прямой,

Вспыхнула душа от губ твоих
И, растаяв, сделалась водой.

Светлый лик твой блещет серебром,
Золота желтей — усталый мой.

Чтоб мне видеть блеск светил, с лица
Отведи блестящий локон твой.

Навести Лутфи — иль он умрет
От тоски, не встретившись с тобой.

Кравчий, поднеси мне чару багреца,
Ум и мир унылы, словно два истца.

Знаю, что отправлен на меня донос,
Что молить бесцельно друга-подлеца.

Но когда запястье блещет над вином,
И вино целует губы и сердца,

И вино сверкает словно серебро —
Выпью горечь чаши, выпью до конца.

Родинка мелькнула на ее щеке,
Косы ниспадают вдоль ее лица.

Сердце — в косах, словно ласточка в силке.
Жадность губит птицу, губит и сердца.

Птица души устремилась туда, где она,
Сколько б обид ни творила мне дева-весна.

Если она не верна мне, то что же… пускай.
В мире лукавом и жизнь никому не верна.

«Дам я тебе наслажденье», — раз она молвила мне.
Но не любовью, а снова горечью доля полна.

Больше терпеть я не в силах, кровь да падет на нее,
Но осужденной за это нежная быть не должна.

Лика ее отраженьем светится стих у Лутфи,
Так соловьиному пенью розой лишь прелесть дана.

Ты кипарисом жасминногрудым, возросши, стала,
Шалуньей злою и вместе чудом, возросши, стала.

Я думал, будешь ты словно месяц, а ты как солнце
Иль дух, явившийся ниоткуда, возросши, стала.

Тебя похвалят, и ты смущенно лицо скрываешь,
Сама же знаешь, что изумрудом, возросши, стала.

Лутфи все тайны лица откроет и всем расскажет,
Что ты и речью блистать повсюду, возросши, стала.