Н. Ланская - Обрусители: Из общественной жизни Западного края, в двух частях

— Стало быть, так все и пропало? — спросила Татьяна Николаевна с сожалением, которого не умела скрыть.

Иван Тихонович вздохнул свободнее, Соснович хотел что-то сказать, но Зыков ему не дал, воскликнув: — Еще лучше вышло, заманчивее… Я вам говорю, меня сам Бог… и хоть вы там смейтесь или нет, a уж это так!

— Ну, Александр Данилович…

— Вижу я, что мы тут опоздали, и говорю прокурору: — слушайте, голубчик, — a уж у меня, понимаете, новый план созрел, — слушайте, говорю, отвезу я вас домой, будто катались, a вы стороной, мимо «ликея» (гимназии), да прямо ко мне: устроим штуку почище. — Да что вы, спрашивает, хотите делать? — Ничего, ничего я этого не знаю, только приходите, сделайте милость…

Покушавшийся было несколько раз встать судья так заинтересовался, что даже пересел поближе к Зыкову, который, выпив свой холодный чай залпом, продолжал: — оставив прокурора у ворот его квартиры, махнул к себе и говорю Бельскому: — Бельский, говорю, душенька, оденься ты в статское, — a он, как форму долой, неузнаваем да и только — даже физия совсем другая.

— Ведь это он наблюдал, как к Пшепрашинскому с заднего крыльца евреи бегали перед набором?

— Он самый!.. Он все эти проделки доподлинно знает, и знает, как Ротшильдову сыну 8 зубов вырвал…

— Это ужасно! — с невольным содроганием произнесла Орлова.

— He беспокойтесь: под хлороформом…

— Я полагаю, что это басни, — заметил с кривой улыбкой Соснович.

— Крылова! — ответил ему с нескрываемой насмешкой Зыков — Но, это пока в сторону. Голубчик, — говорю Бельскому, — ступай ты во двор к «маршалку», и видишь — показываю ему из окна — вон мужиков, что мешки с овсом в амбар таскают, так ты уж, как там знаешь, a так обделай, чтобы они ко мне пришли. — Слушаю, — говорит, в-дие. — Да ты постой: ты не просто их зови, a уговорись, будто перевезти что-нибудь, какой-нибудь там вздор. Ну, соври половчее, как знаешь… — Совру, — говорит, — ваше благородие! — Идет; и так ловко обделывает и врет, что мужики всей компанией, человек десять, являются ко мне. Сторговался он с ними перевезти за два рубля какую-то мебель, a мебели, разумеется, никакой… Являются, a у меня во всех комнатах по свидетелю, a в кабинете сам прокурор с пером в руке. Перекрестились мужики и стоят, на меня смотрят. Я их веду прямо к образу, — у меня Александр Невский в серебряной ризе, — перед образом лампада теплится… Нарочно для них зажег, — прибавил Зыков.

— Ну, — говорю, — братцы, вот с этой самой стены на вас смотрит: сам Господь-Бог… потому вы должны говорить правду…

— Вы точно Наполеон перед пирамидами.

— Нужда научит быть Наполеоном, Татьяна Николаевна! Ну, словом, сделал приличное случаю вступление и приступил: ребята, говорю, помните ли, что я у вас спрашивал, как на речке с обозом встретил? — А, помним, говорят, пане. — A помните, что вы мне тогда сказали! — A сказали, что овес везем «пану маршалку», отвечали простодушно крестьяне, не подозревая устроенной западни. И тут досконально, покуда прокурор невидимо присутствовал, всю эту штуку изложили. Да еще как? с добавлением, что мол, не первый раз и не одним овсом, a возили и дрова, и сено, и живность, и всякую всячину. Словом, развернули картину. Ну, подлецы чинодралы! Вы мне, может, не поверите, Татьяна Николаевна, a я это самое словечко во сне услышал: лег спать и слышу, будто мне кто-то говорит: их, говорит, надо не чиновниками, a чинодралами называть. С тем и проснулся, a тут этот овес… Ей Богу, даже смешно: ну, как так во сне? ведь не спирит же я!

— Нет, это совершенно естественно, — сказала серьезно Татьяна Николаевна.

— Ну-с, поднес я им водки, — продолжал Зыков, — от 2 руб. отказались наотрез: — He за что, говорят. Заметьте, деликатность какая: поставьте-ка на их место, ну хоть этого самого чинодрала? Ушли, наконец. Выходит прокурор: смотрим друг на друга и молчим. Вижу, побледнел мой Густав Андреевич, на себя не похож. — Что, говорю, батюшка, каково?

— Вот, говорит, подлец-то! И кого-же обирает? За какую-то копию целый обоз овса! a Бельский из-за двери: ему, ваше в-дие, всего тащат: и дров, и кур, и яйца.

— Даже картофель, ваше в-дие, возили! — сказал Игнатович, и сам, забыв дисциплину, захохотал. Даже картофель! поверите-ли? ей Богу, стыдно стало…

— Зыков встал и прошелся. На минуту водворилось молчание.

— Просто не верится, что Лупинский мог до этого дойти, мог так упасть, — сказала Татьяна Николаевна, кладя на стол свою работу и смотря на Зыкова.

— Да когда-же он выше-то стоял? Я вам всегда говорил… У меня на этих людей просто чутье: как вошел в гостиную, да увидел всю эту претензию, все это, ничем не могущее замаскироваться холопство, так меня, как озарило: мошенник, говорю, как есть чинодрал-обруситель; удивляюсь, как вы это проглядели! Вон Колобов уверяет, что ему не сдобровать: на скамье, говорит, подсудимых будет, если не за подделку духовного завещания, то за какую-нибудь подделку вообще, a я говорю, что по нашим местам таких только и надо, таким только и житье! — И отодвинув с жестом негодования свой пустой стакан, Зыков встал, говоря, что ему надо еще забежать к прокурору.

— Ну, a он как? Неужели не возбудит дела? — спросил Орлов.

— Зыков, стоя в дверях, пожал плечами: — ихних законов не разберешь; говорит неподсудно… И ведь хороший, кажется, человек, a путается; уж очень много статей им понаписали — ну, и сбились совсем.

Скандал с овсом, благодаря Зыкову, который везде кричал, что Бог ему помог поймать «подлеца-чинодрала», необыкновенно быстро распространился по городу и на другой же день, путем девичьей и кухни, достиг ушей «пани маршалковой». Пани вскрикнула и побежала к мужу.

— Каков, негодяй, Зыков, Pierre! — И она рассказала известную историю с овсом.

В первые минуты Петр Иванович растерялся до такой степени, что тотчас же хотел ехать в волость. Он краснел, бледнел и путался, как пойманный школьник: овес, прокурор, мужики, лампада, Зыков — все это слилось в его мозгу в одно мучительное представление, которое он выразил одним словом: попался! — попался! попался! твердил он в нервном испуге, сбитый с толку этой неожиданностью и пил стакан за стаканом холодную воду. Холодная вода его несколько образумила: он выкурил папироску, послал за Скорлупским и написал коротенькую записочку судье Ивану Тихоновичу, который все знал, все слышал из уст самого Зыкова, и только ждал случая проявить свою юридическую компетентность. Оба пришли немедленно. Но мнения разделились. Судья советовал начать атаку, не дожидаясь нападения со стороны прокурорского надзора, — на что он втайне надеялся, несмотря на отзыв Зыкова, — a Скорлупский советовал, не вдаваясь в амбицию, подождать.

— Поговорят, поговорят, да и перестанут! У нас еще набор на руках, — показал он на семейные списки, красовавшиеся на письменном столе Петра Ивановича. — Вот кабы его самого подвести?… Тогда другое дело!..