Н Ланская - Обрусители

- A вы не слыхали? ответила она, смеясь.

- Нет, мне аптекарша сообщила: «пани Орлову, говорит, на три месенца до острога». - Это, спрашиваю, вы решили? He, Боже брони! Я же говорю, что люди кажут.

- A вам, Петр Дмитриевич, кто сказал?

- Пшепрашинский на всю улицу провозгласил... Им, знаете, какой теперь праздник.

- Ну, вот видите! - воскликнул Зыков.

- Неужели вы испугались аптекарши, Александр Данилович? - спросила Татьяна Николаевна.

- Аптекарши, не аптекарши, a один в поле не воин! - сказал Шольц, являясь, против своего обыкновения, на поддержку Зыкова.

- Знаете, Густав Андреевич, одностороннее толкование этой пословицы сделало очень много вреда и никогда никому не принесло пользы. Оно, конечно, за большинством идти легче, но, извините, я лучше предпочту остаться совсем одна... вот только с ним! - показала она на мужа.

- A вы слышали, Александр Данилович, - спросил Комаров ротмистра, - каким способом «пан маршалок» получает за каждого пропущенного в присутствии жида?

- Нет, не слыхал, - сказал, оживляясь, Зыков.

- Я полагаю, у него разные способы, - заметил серьезно Колобов.

- Но один заслуживает особенного одобрения: в день осмотра он уезжает устраивать быт сельского духовенства, и вся сделка совершается без него...

- Юридическое alibi, - сказал Шольц.

- Понимаете! вся штука в том, что он к этому непричастен.

- Какова тонкость, какова отделка! - воскликнул Зыков почти в восторге. - И сколько нужно было положить науки, чтобы дойти до такой чистоты в мошенничестве?

- С тех пор, как надел форменную фуражку - практикуется, - тем же тоном сказал Колобов.

- Впоследствии он это до того упростил, - продолжал Комаров, - что даже никуда не ездил, a просто объявлялся отсутствующим.

- Откуда вы это знаете? - спросил, озабоченно, Шольц.

- Акула в клубе рассказывал...

- Вот колодник-то! - проговорил в негодовании Колобов, продолжая делать свои замечания a parte.

- Неужели нельзя его за это, на скамью? - спросил Егор Дмитриевич у Шольца.

- Тот молчал, что-то соображая.

- Видите: уж задумался, - сказал с упреком Зыков: - У них, батюшка, ничего нельзя! И на что только, прости Господи! эти прокуроры существуют? воскликнул ротмистр и стал прощаться.

- Так как же на счет редактора-то, Александр Данилович? - остановила его Татьяна Николаевна. - Дадите ли вы мне копию с ваших постановлений; ведь надобно же его выгородить...

Зыков несколько замялся. - То есть какие же копии? По нашему военному закону я этого не могу...

- Но ведь вы же подтверждаете, что сообщенные мною цифры и сведения верны?

- Совершенно.

- В таком случае, чтобы не нарушать вашего военного закона, подтвердите это письмом, a я его отошлю редактору...

- С большим удовольствием, - сказал с несколько принужденной улыбкой Зыков.

- По крайней мере, в случае суда...

- Уж суда никак не миновать, - уверенно произнес прокурор.

- А мне, напротив, кажется, - возразила Орлова, - что никакого суда не будет, a так все пройдет и, по немногу, покроется мраком забвения.

- Ни в каком случае, - также решительно повторил Шольц. - Прокурор не имеет права отказать в принятии жадобы по ст. 1039. Он может отказаться от обвинения, но суда не избегнете...

- Тем лучше! - воскликнула Орлова. - Этим, по крайней мере, приподнимется хотя маленький уголок той, закрытой со всех сторон, сцены Полесья, где делается столько беззаконий... и даже на глазах у прокурора! - прибавила она, прощаясь и отходя от двери.

- Татьяне Николаевне хорошо говорить, когда она всему этому непричастна, - говорил недовольным тоном Зыков, возвращаясь домой.

- Как непричастна, когда она первая идет под суд? возразил Колобов.

- Да, но это не повредит её карьере, - сказал Зыков, думая в это время о какой-то полученной им бумаге «сверху».

- Ты заметил, как Зыков остыл? - сказала, по уходе гостей, Татьяна Николаевна мужу. - Я даже думаю, что он и письма не даст...

- Наверное даст. Сегодня он был под влиянием мудрого Натана, потому и пятился, и тут же бумажку получил, в которой рекомендуют быть поумереннее...

Егор Дмитриевич не ошибся, и на другой день, за чаем, Степан подал Татьяне Николаевне большой запечатанный конверт. Это было письмо, которым ротмистр Зыков официально подтверждал справедливость статьи: «Курьезы по набору». Письмо это Татьяна Николаевна немедленно отправила в Петербург, a вечером всем в городе стало известно, что ротмистр Зыков «все взял на себя», совершенно выгородив Татьяну Николаевну и редактора «Недельного Обозрения». Совершив этот гражданский подвиг, рискуя, как он говорил, своей карьерой, Зыков хотел по крайней мере, чтобы его поступок получил возможно большую распространенность. Он опять поднялся духом и, в день письма, чувствовал себя настоящим героем. Напротив того, Петр Иванович Лупинский, узнав о письме, пришел в сильное раздражение: возможность выпутать из дела Татьяну Николаевну казалась ему новым оскорблением со стороны Зыкова.

- Нет! этому не бывать! - воскликнул он и бросил недокуренную папиросу.

Бедный «пан маршалок», чувствовавший себя, за два часа до того, столь бодрым и уверенным, под давлением этого «нелепого» письма, как он выразился, - вдруг почувствовал прилив того беспокойства, от которого у него тотчас же начинало болеть под ложечкой. Он сделался суетлив, переменился в лице и, чтобы как-нибудь развлечься, решил съездить в Болотинск.

XXI.

«Пан маршалок» отправился вместе с женой. Слух о их отъезде сопровождался разными комментариями. Старик Гусев, под большим секретом, сообщил Колобову, что Лупинский вынул из опекунского сундука свои деньги, - «могут понадобиться», подмигнул он значительно, и продолжая таким же образом секретничать в каждом доме, куда заходил, очень скоро распространил слух, что «пан маршалок» поехал жаловаться куда-то так высоко, что захватил с собою все деньги.

- Жаловаться, жаловаться поехал! - говорили все и сообщали друг другу разные соображения. Маленькое, праздное и любопытное общество интересовалось поездкой Лупинскаго в Болотинск еще и потому, что, с назначением нового губернатора, все ждали, что в губернии повеет новым духом. В то время ходил еще весьма распространенный слух, будто самое назначение это состоялось с целью очистить воздух Болотинской губернии - и это аллегорическое выражение было понято всеми в надлежащем смысле. Впоследствии, все это так и осталось на степени аллегории; но тогда с умилением рассказывали, что новый губернатор принял даже какую-то бабу из самой дальней волости, и, по её жалобе, немедленно назначил строжайшее расследование. Насколько все это было верно, - да и было ли вообще что-нибудь подобное - никто не спрашивал, a прямо все поверили и многие пришли в уныние.