Йордан Йовков - Старопланинские легенды

Они закончили ужин и лишь тогда заметили, что вокруг как-то очень светло. Это взошла луна. На их одежду и на землю акации отбрасывали черные тени, испещренные дрожащими, похожими на золотые монеты пятнами. Ночь была теплая, тихая, с неотразимой силой она звала к природе. Решили прогуляться. И только когда они вышли за село, перед ними раскрылась вся прелесть лунной ночи на равнине. Не было видно горизонта, нигде не вставали массивные и тяжелые очертания гор, не было ни леса, ни отдельных деревьев. Со всех сторон их обступала лишь глухая, молочно-белая пустота, а над ними раскинулось без конца и края небо, на котором горели теперь лишь самые крупные звезды да посредине висел белый и светлый диск луны. Было так тихо, что отчетливо и ясно доносился каждый звук: слышны были бубенцы, но стада оставались невидимыми, совсем рядом покрикивал перепел, где-то ржала лошадь, а потом так же ясно слышалось, как она фыркает. Впереди ехали, по-видимому, телеги, груженные снопами, потому что колеса скрипели непрерывно и резко, а потом вдруг молодые голоса запели протяжно и страстно татарскую песню.

Вера была очень весела. Она то намного обгоняла компанию, убегая одна, и ее белое платье блестело, как снег, словно оно притягивало к себе лунные лучи, то возвращалась назад, останавливалась, смотрела на небо, и тогда Боянов отчетливо видел ее лицо, глаза, полные восторга и света, темный венец ее волос и концы вуали, развевающиеся за плечами, будто крылья. Господи! Откуда пришло к нему это счастье, явь ли это или какой-то обманчивый сон? В нем подымалось страстное желание бежать вместе с ней, разделять все ее шалости, а когда, остановившись, она любовалась какой-нибудь звездой, ему хотелось быть рядом с ней, чтоб их взгляды сливались воедино и вместе устремлялись в небо — как молитва, как благодарность богу, как песня! Все это приходило на ум Боянову, но у него не хватало смелости, да и уважение к старикам удерживало его. И все-таки никогда прежде не бывало ему так весело, так легко на душе, и он, не отрывая глаз от стройной фигуры девушки, которая, подобно какому-то белому видению, плыла в лунном свете, говорил без устали, не умолкая. Когда доносился лай собаки, он начинал говорить о пастухах, покрикивал перепел — об охоте, если барышня называла какую-нибудь звезду — принимался за астрономию. И хотя он был одинаково несведущ во всем, ему казалось, что говорит он интересно и красиво, как никогда. Ободряла его прежде всего Вера, которая его слушала и иногда отвечала. Один раз даже, когда они были рядом, ему показалось, что она очень нежно, хотя и на короткое время, взяла его под руку.

Боянову и в голову не приходило, что эта чудесная прогулка может когда-нибудь закончиться. Но вот совершенно неожиданно госпожа Лозева пожаловалась на то, что устала и что ее немного познабливает. Все тотчас вернулись в гостиницу и, пожелав друг другу спокойной ночи, разошлись по своим комнатам. Боянов не спешил зажигать лампу. О том, чтобы ложиться спать, не могло быть и речи. Он стоял посреди комнаты, не раздеваясь, ошеломленный, оцепеневший, словно во власти какого-то странного сна. Только стена отделяла его от комнаты, где была Вера, и Боянов напрягал слух, чтобы уловить даже самый слабый шум. Вдруг там раздался испуганный крик госпожи Лозевой, в ответ Вера громко и весело рассмеялась. Послышался шум, частый стук каблучков — это могла быть только Вера, потом упало и разбилось что-то стеклянное. Опять старая женщина закричала, еще более тревожно и испуганно. Не медля больше ни минуты, Боянов выскочил в коридор. Перед ним стояла Вера, но она смеялась.

— Ах, господин Боянов… Идемте к нам, прошу вас. Что-то забралось в нашу комнату. Летает…

Боянов смело шагнул вперед.

— Ох, боже мой, я так испугалась, — говорила, вся бледная, госпожа Лозева. — Посмотрите, господин Боянов. Вера, держи лампу поближе. Здесь посмотрите, господин Боянов… здесь, за занавеской. Вера, осторожней, не подходи слишком близко!

Боянов приподнял занавеску и посмотрел на верхний угол окна. Там ничего не было. Он сильно встряхнул занавеску. Вдруг что-то черное ударилось о стекло, отпрянуло в сторону и совершенно бесшумно исчезло.

— Вот она! — закричала Вера. — Летучая мышь! Летучая мышь, вот это что.

Действительно, это была летучая мышь. Она сделала несколько кругов под самым потолком и снова ударилась о стекло. Боянов залез на стол. Вера держала лампу. Послышался острый и пронзительный звук, словно мышиный писк.

— Поймал! — объявил Боянов и слез со стола.

— Ах, господин Боянов, и как вы не боитесь! — ахала госпожа Лозева, глядя на чешуйчатые крылья, которые выбивались из-под пальцев Боянова. — Господи, да это почти настоящая мышь. Вера, я же сказала тебе, не подходи так близко! Ах, господин Боянов, как вы не боитесь!

— Чего тут бояться! Сколько я их переловил.

Вдруг Боянов охнул. Летучая мышь укусила его, но он не выпустил ее из рук и даже не подал виду, что ему больно. Но Вера заметила, как изменилось его лицо.

— Она вас укусила?

— Нет, нет! Чуть-чуть.

Он попытался перехватить летучую мышь так, чтоб она своими острыми зубами не смогла достать его руку. На пальце показалась струйка крови.

— Кровь! — вскрикнула Вера. — Да она сильно вас укусила.

— Укусила! — забеспокоилась и госпожа Лозева. — Покажите, господин Боянов.

— Ничего страшного. Пустяки. Не беспокойтесь, пожалуйста.

Боянов деланно улыбался и прятал руку. Женщины настояли на том, чтобы посмотреть рану.

— Я вам сейчас перевяжу, — сказала Вера и поставила лампу.

— Да, Верочка, — поддержала ее госпожа Лозева. — Посмотри в чемодане, там что-нибудь найдется. Иначе нельзя, господин Боянов, это рана.

Летучую мышь посадили в пустую коробку, и Боянову пришлось протянуть руку, чтобы Вера ее перевязала. В сущности, ничего более приятного для него не могло и быть. Пока девушка с ловкостью, которую приобрела, по-видимому, в госпиталях, накладывала на рану вату, а потом обматывала палец неизвестно откуда взявшимся бинтом, Боянов весь дрожал от блаженства, внимательно следя за каждым движением ее тонких, розоватых на кончиках пальцев.

Вошел и господин Лозев. Он задержался с Ак-Яхя. Историю с летучей мышью, рассказанную почти одновременно всеми троими, он выслушал с благосклонной и кроткой улыбкой.

— Летучая мышь — неплохое животное, — сказал он. — Она приносит счастье.

И господин Лозев рассказал о довольно жестоком суеверии: если убить летучую мышь, но не ножом, а золотой монетой, и голову ее зашить в подушку, то эта голова наверняка принесет счастье.

— Слышите, господин Боянов? — воскликнула Вера. — Сделайте и вы так. Будете счастливы.

— Но в таком случае… возьмите ее вы, сударыня…