Йордан Йовков - Если бы они могли говорить

— Эх Аго, Аго, — укоризненно сказала Василена, — и ты туда же… Зачем ты все выдумываешь?.. Никто никогда тебя даже пальцем не тронул.

— Да-а, не тронул… А бай Васил? Разве он не набил меня там, у колодца?

— Так это же было в прошлом году! — воскликнула Василена и уже готова была рассмеяться, но вдруг одна мысль молнией пронзила ее, и она сказала спокойно и рассудительно: — Не плачь, Аго, не надо… Ты ведь всегда меня слушался… И право, Аго, не знаю… свадьбы может и не быть в воскресенье. И потом, до воскресенья еще есть время… Еще много времени… А сейчас вставай, отнесем солому! — закончила она и подошла к носилкам.

Охая и вздыхая, постоянно шмыгая носом, Аго тоже подошел к носилкам и ухватился за один край, а Василена — за другой. В темноте Аго споткнулся и чуть не упал. Это рассмешило его. Он громко захохотал; серебряным голоском ему вторила Василена…

Ночью с севера на юг летели дикие гуси. Они тоскливо-протяжно кричали во мраке. Затем повалил крупный, густой снег, он шел, не переставая, весь следующий день, образовав высокие сугробы. Но потом потеплело; телеги стали оставлять в снегу глубокие колеи, которые быстро наполнялись водой.

Приближалось воскресенье, и в поместье стали готовиться к свадьбе. Хозяева поместья жили постоянно в городе, так что главным тут был Васил; он и устраивал свадьбу. Ко всеобщему удивлению, Аго был весел, много болтал, смешил всех глупыми побасенками. И только когда на лицо Василены набросили красную вуаль, и она опустила глаза, разом перестав смеяться, Аго тоже притих. Он все крутился подле нее, глядя, как ее готовят к предстоящему торжеству. Улучив удобный момент, Василена шепнула ему:

— Прощай: Аго, я уезжаю…

Все уже было готово, ждали только приезда жениха. В подвенечном платье, под фатой, Василена вышла на середину комнаты. Подружки запели. Галунка бегала туда-сюда, глаза ее, полные радостных слез, сияли. Васил все поглядывал на часы. В комнату вошел Аго. В последние два часа его никто не видел, и за это время он где-то успел напиться. За ним шли двое парней и тихонько посмеивались.

— Раз хозяина нет, значит, я тут хозяин! — кричал Аго, нисколько не стесняясь Васила. — Я требую, чтобы меня слушались! Меня нужно спросить…

— О чем, Аго? — насмешливо бросил один из парней.

— На кой они нам сдались те сельские простаки… Не желаю видеть таких сватов…

— Но ведь они приедут, чтоб невесту забрать, Аго!

— Забрать? Я им заберу! Ну-ка, гляди, гляди! — Он приподнял полу армяка и показал большой нож, заткнутый за пояс.

Васил посмотрел на него с веселым недоумением. Он ничего не сказал Аго, но было видно, что слова его заставили Васила задуматься. И в тот же миг кто-то прокричал:

— Едут, едут! Вон там, на холме, телеги.

Васил встал и подошел к Аго.

— Пойдем со мной, — спокойно сказал он. — Нужно, чтобы ты мне помог.

Он повернулся и вышел, за ним поплелся Аго. Во дворе Васил поднял с земли веревку и сунул ее батраку:

— Возьми, пригодится…

Они вышли со двора, прошли через сад и остановились перед сараем. В глубине его было темно, крышу подпирала толстая балка. Васил взял веревку из рук Аго.

— Протяни руки, Аго, — сказал он, улыбаясь.

Аго подумал, что Васил шутит, но так как соображал он в эту минуту туго, то не стал сопротивляться. Васил завел ему руки назад и стянул их веревкой. Потом притянул Аго к балке и стал его привязывать.

— Бай Васил… что это ты делаешь? — бормотал Аго, все еще думая, что Васил решил сыграть с ним веселую шутку.

Но, почувствовав себя привязанным к балке, Аго рассвирепел. Кровь бросилась ему в лицо.

— А ты что думал, что я позволю тебе срамить меня перед всем честным народом? — ответил Васил, направляясь к выходу.

— Посиди покуда здесь! Так лучше будет.

И Васил вышел, не слушая сдавленных криков Аго. Как раз в этот миг в раскрытые ворота въехали телеги сватов. Двор наполнился веселыми выкриками, песнями, прибаутками.

Дальше все пошло как по маслу. Поднесли богатое угощенье, выпивку. Потом плакали и голосили, провожая молодую. Василена взобралась на одну из телег, рядом уселись ее золовки и запели. Телеги выехали со двора, поползли по белому полю, как черные жуки.

Некоторое время Васил глядел им вслед. Потом перевел взгляд в глубину двора, вспомнив вдруг об Аго. Быстрыми шагами направился к сараю. Аго, притихший, стоял у балки. Он даже не посмотрел на Васила, а когда тот его отвязал, бросился наружу. Сначала он было направился к дому, но увидел, что все собрались у раскрытых ворот и смотрят вдаль. Аго взглянул туда — далеко в поле ползли телеги, доносились песни. Василена уехала.

Без шапки, в одном армяке, Аго помчал вслед за ними. Как пес, потерявший своего хозяина, он смотрел на глубокую колею, которую оставили в снегу колеса, и бежал все дальше и дальше…

После Богоявления [2] Праздник св. Йордана, 6 января. настали лютые морозы. Ночью, в слабых лучах месяца, снег отливал серебром. Иногда небо заволакивало тучами, и сыпался мелкий сухой снежок. Он, казалось, был настолько легким, что вообще не долетал до земли, а лишь кружил в воздухе. Мертвой и глухой пустыней казалась белая равнина. И вот сквозь ветер и метель донесся волчий вой — одинокий, тоскливый, страшный. Он то звучал мощно и кровожадно, то вдруг резко обрывался. И тогда, как бы приходя в себя, неистово начинали лаять собаки. Они лаяли визгливо, захлебываясь, как лают всегда, когда почуют врага.

Волчьи следы на снегу, а также поведение собак — пришелец явно внушал им страх, — говорили о том, что волк этот не совсем обыкновенный, а из матерых.

— Не иначе как сам царь волков пожаловал! — говорил в таких случаях Петр. — Давеча следы его видел — так с мою пядь будут, как шаги теленка. Думается, матерый волчище будет! Одиночка…

— А что такое одиночка? — спросил Васил, который не очень-то разбирался в волках, да и не беспокоился особенно.

— Одиночка? Ну… это когда волчица родит троих-четверых волчат, а выживет только один. Вот он сосет мать, все ее молоко — одному ему, и вырастает огромным. Такой волк потом все один ходит, как говорится, сам свои делишки обделывает. Лютый зверь! Проклятый! — Петр скрипнул зубами и поглядел вдаль. — Но знаешь, Васил, я нисколько не боюсь, Анатолиец ему покажет! — приободренный, Петр засмеялся.

Анатолиец, или как его еще называли Паша, был самый лучший сторожевой пес Петра. Огромный, черный, с длинным лохматым хвостом, вислоухий, как и все собаки каракачанской породы, Анатолиец не был похож ни на одну из собак. У него даже походка была особенной. Обычно собаки, когда они в хорошем расположении духа, бегут мелкой трусцой, и хвост у них закручен бубликом. Анатолиец же ступал медленно, тяжело, как медведь, уставившись в землю, и голова у него покачивалась из стороны в сторону. Он взирал на окружающий его мир гордо и самоуверенно. Другие собаки часто вертелись возле Петра или играли друг с другом, весело разевая пасть. И тогда казалось, что они смеются. Анатолиец держался обычно в стороне, нежностей избегал, был серьезным и недоступным.