Марсель Эме - Проходящий сквозь стены [Рассказы]

— Вы и вправду забыли тот осенний вечер, когда вы без предупреждения вошли в мои покои в шлеме и при оружии? Тусклый сумеречный свет слабо освещал комнату…

— Да еще огонь в камине мерцал, и его пляшущие отблески искажали очертания предметов и лиц, — со вздохом сказал король.

— Поэтому я не сразу узнала вас в доспехах. Вы показались мне выше ростом и шире в плечах.

— Ну да, в военной форме всегда смотришься молодцом.

— И каково же было мое смятение, когда вы сняли железные перчатки и ваши отважные руки стиснули меня везде-везде! Но вы, наконец, назвались и… — Королева закрыла глаза, меж тем как ее августейший супруг чертыхался про себя. — В пылу вы так и остались в кирасе и наплечниках, и я еще неделю ходила в синяках. О эти драгоценные синяки…

А в ваших горячих поцелуях чувствовался привкус железа и порохового дыма…

— Ну-ну, не стоит преувеличивать.

— Я кричала и изнемогала от любви, а вы упоенно рокотали: «Адель, Адель!»

— Ну знаете, это уж слишком!

— И вам не стыдно отпираться?! А я теперь уже и не надеюсь, что это чудо повторится. Пока вы сравниваете себя то с ласточкой, то с ручейком, мне остается покорно исполнять свой долг, смирившись с тем, что той ошеломительной доблести, которую вы мне продемонстрировали в тот осенний день, я больше никогда не увижу. Ласточка? Ха-ха! Нет, сударь, болтливая сорока! Тили-тили-тили…

Королева смахнула слезы ярости и вышла, хлопнув дверью. Потрясенный король остался один и вдруг понял всю тщету философии с ее определениями, ибо теперь в нем клокотала бешеная ревность. Он провел ужасную ночь, полную кошмаров: ему снилось, будто пустые доспехи с томными вздохами и железным лязгом ласкают его жену. А на другой день его окончательно расстроила дурная весть: Гантюс не умер, медики установили, что у него просто разыгрался ревматизм, всю ночь его растирали сухой кошачьей шкуркой и к утру вылечили. В полдень великий коннетабль с удовольствием пообедал, а потом вскочил на коня и поскакал инспектировать артиллерию. Король вызвал его во дворец и сурово сказал:

— Здорово же вы меня околпачили, Гантюс.

— Прошу прощения, государь: медики исцелили меня, не спросив моего согласия.

— Это крайне неприятно. То, в чем вы мне признались вчера вечером, не имело бы почти никакого значения, окажись вы в могиле, тогда как теперь… Вы же Понимаете, рога на голове особы королевской крови — это казус государственной важности. Вы стали обладателем опасной тайны. И кто знает, как вы распорядитесь этим знанием.

— О государь, я человек чести…

— Те-те-те! — воскликнул король. — Вы даже передо мной, перед мужем, не сумели удержать язык за зубами. Как же на вас положиться?

Коннетабль в отчаянии ударил себя кулаком в грудь.

— Не падайте духом, Гантюс, — сказал король. — Я говорю это лишь для того, чтобы предостеречь вас от случайной оплошности. А в общем, я по-прежнему всецело доверяю вам и даже собираюсь назначить вас на чудненький пост в командовании войсками на наших западных рубежах. Уверен, вам непременно представится там случай умереть смертью храбрых.

— Умереть? Но сейчас нет военных действий!

— Скоро начнутся — я как раз намерен объявить войну своему кузену императору. Устроим дополнительный призыв, наберем приличную армию, и вы отправитесь туда заместителем командующего. Уверен, с новыми протазанами, которые вот-вот поступят на вооружение, наши славные солдаты будут непобедимы.

Гантюс яростно поскреб в затылке, возразить против назначения заместителем он не посмел, но в душе проклинал на все корки болвана, которому поручат руководить фронтовыми операциями.

— Мой дорогой коннетабль, — сказал король, — я вижу, вы разочарованы, но ничего не поделаешь: я принял решение самолично стать главнокомандующим всех войск. Чтобы, однако, предоставить вам свободу распоряжаться на поле боя по своему усмотрению, я решил также, что буду командовать отсюда, из столицы. С того момента, как будет объявлен ультиматум, я облачусь в форму генералиссимуса и, не снимая, буду носить ее во дворце. Мне бы хотелось показать вам доспехи, которые я уже заказал нынче утром. Они выкованы из астурбийской стали, на шлеме синий с золотом султан, а кираса и наплечники украшены полевыми цветочками и крохотными фигурками пажей.

Кампания по выборам члена Генерального совета от кантона Кастален стала причиной проведения сразу двух спортивных мероприятий, впечатления от которых должны были решающим образом повлиять на итог выборов. В самом деле, каждый из двух основных кандидатов связывал собственный авторитет и привлекательность своей программы с престижем того спортивного общества, которое он возглавлял и которому оказывал финансовую поддержку. Месье Лабедульер, депутат с истекающим сроком полномочий, радикал-социалист, вот уже пять лет покровительствовал касталенскому гимнастическому обществу «Надежда». В него принимали всех желающих, без различия полов и политических взглядов, но молодежь из буржуазных семей туда не шла — брезговала бесплатной формой, которую там выдавали, так что в «Надежде» преобладали передовые настроения. В полный голос они звучали по праздникам, когда подвыпившие гимнасты расходились по домам, горланя на мотив «Удавленника из Сен-Жермен» [3] Песня французского поэта-юмориста и шансонье Мориса Мак-Наба (1856–1889). куплеты собственного сочинения:

Рифма, конечно, хромала, но дух песни был воинственный, и, слушая, как в полуночной тиши гремит этот припев, не один касталенский буржуа с благоговейным страхом думал о могуществе месье Лабедульера. Ко всему прочему, у касталенской «Надежды» имелся духовой оркестр, равного которому вряд ли можно было найти во всем округе, и ничто не производило столь же яркое, столь же волнующее впечатление, как колонны молодых людей, одетых в одинаковые костюмы — белые брюки (девушки были в юбках), черные майки и черные каскетки с трехцветной окантовкой, — идущих в ноту под героические звуки труб и бой барабанов. В такие минуты многих, еще колеблющихся, граждан вдруг охватывал политический пыл и они, больше уже не раздумывая, горячо рукоплескали месье Лабедульеру, а тот, стоя на балконе, взволнованно приветствовал прекрасную молодежь, которой он отдал, не скупясь, свою заботу и деньги. Выходило так, что в кантоне «это славное мирное воинство» по праву считалось воплощением идеала светскости, демократии и общественного служения.

Доктор Дюлатр, человек правых взглядов, долгое время только наблюдавший за политическими баталиями, вдруг взял да и раскрыл свои карты: создал в Касталене общество регби под названием «Спортинг-клуб». Статья, вышедшая по этому случаю в местном еженедельнике правой ориентации, в которой Дюлатр подробно излагал свой взгляд на спорт и с едкой иронией отзывался о гимнастах, содержала в себе подлинный вызов, политический смысл которого не ускользнул от бдительного месье Лабедульера. Создание «Спортинга» необычайно взбудоражило реакционные круги. Доктор Дюлатр принялся выступать с содержательными речами на открытых собраниях. «Я знаю только одну политику, — говорил он, — это политика физического и нравственного здоровья». И доходчиво объяснял, почему разумно организованный спорт, уважение к порядку и здоровым традициям являются главными условиями укрепления здоровья, несущего людям радость.