Марсель Эме - Проходящий сквозь стены [Рассказы]

— Этот месье Цезарь, — сказала она, — все-таки трудяга. Я уверена, что он зарабатывает кучу денег…

Эти слова были произнесены с благожелательной ноткой, тронувшей сердечко Розелины.

— Уж наверно, он заработал немало, потому что выкупил весь дом, в котором помещаются «Добрые соседи».

Помолчав, мадам Дюпен пробормотала себе под нос:

— Хотела бы я знать, сколько он заплатил. Дом-то не так уж хорош.

— Как-никак четырехэтажный дом, — живо отозвалась Розелина. — По две квартиры на этаже, это будет приносить по меньшей мере двадцать четыре тысячи франков.

Мадам Дюпен села напротив дочери, и та отложила штопку.

— Розелина, — начала мать серьезно и ласково, — когда умер твой бедный папа, тебе семнадцатого марта исполнилось восемь лет. Дорогой мой Фелисьен, так и вижу его в ночной рубашке с лиловой вышивкой. Он был такой тощий, а головка с кулачок. Да, голова у него была маловата, шляпники всегда диву давались. Но он все равно был красив. И оставался в здравом уме до самого конца.

Мадам Дюпен смахнула слезу. Розелина тоже утерла глаза.

— За час до смерти он еще говорил мне о тебе: «Все, о чем я прошу, — чтобы она получила образование и вышла замуж за трудолюбивого парня».

Воспоминание о дорогом усопшем пронеслось над столовой из красного дерева, и после скорбного молчания мадам Дюпен взяла руку дочери в свою:

— Розелина, я дала тебе образование, но исполнила пока лишь часть своей миссии. Мне осталось выбрать трудолюбивого парня, который сумеет сделать тебя счастливой. С первого дня, когда месье Цезарь открыл магазин на нашей улице, я, кажется, догадалась, что он питает к тебе чувство. Я, как ты знаешь, поначалу его не поощряла, ибо мой материнский долг требовал гарантий. Не всегда видно с первого взгляда, с кем имеешь дело… — Мадам Дюпен лукаво улыбнулась и добавила: — Я также не знала, полюбишь ли ты его?

На щеках Розелины расцвели розы стыда. Слишком взволнованная, чтобы произнести признание, она кинулась матери на шею, залившись счастливыми и благодарными слезами.

Мадам Дюпен, однако, не торопила события. Во-первых, это значило бы уронить свое достоинство. К тому же мадам Дюпен не хотела решать с кондачка; она, конечно, не сомневалась, что у Цезаря уже много денег, но при этом знала, насколько «Добрые соседи» зависят от капризов моды, как и все подобные заведения. Возможно, в следующем сезоне пройдет поветрие танцевать «у Цезаря» под звуки шарманки. Конечно, у него останется только что оборудованный отель, но, если отхлынет три четверти клиентуры бара, он потеряет две трети своей цены… Она сочла за лучшее повременить еще несколько месяцев, благо на верность претендента можно было рассчитывать.

Однажды вечером, когда Розелина закрывала магазин, некий пожилой господин вышел под хмельком из «Добрых соседей» и попал под грузовик. У Розелины вырвался крик ужаса, который услышал за своей стойкой Цезарь. Он бегом пересек улицу и подхватил близкую к обмороку девушку. Тут вышла и мадам Дюпен, похлопала дочь по рукам и поблагодарила Цезаря за расторопность.

— Мама, — шептала Розелина, — это ужасно… О! Это ужасно…

Однако при этом она нежно улыбалась своему спасителю. Цезарь бросил взгляд на останки пожилого господина, от которых полицейские отгоняли толпу, и произнес с чувством, звучавшим в интонации его красивого низкого голоса:

— Это был хороший клиент. Банкноту в неделю оставлял не моргнув глазом, то в баре, то в отеле. Обычно он приходил со своим зятем. Тоже хороший клиент, зять-то… Надеюсь, хоть он при мне останется.

На следующий день Цезарь впервые вошел в магазин мадам Дюпен, чтобы выбрать венок.

— Это я для зятя, — объяснил он, — хочу ему показать, что мы деликатность понимаем, и в торговле, и в других делах.

Розелина тотчас составила красивый букет из жестяных цветов. Сделала она это так ловко, задорно и грациозно, что Цезарь не смог удержать рвущееся с губ признание в любви.

— Мадам Дюпен, — сказал он твердо (ибо совесть его была чиста), — мадам Дюпен, я люблю мадемуазель Розелину уже два года, и я честный человек.

Лед был сломан. Мадам Дюпен пустила слезу, глядя на свою дорогую малютку, которая, краснея, перевязывала букет траурной лентой; после этого она спросила:

— Прикиньте-ка, месье Цезарь, сколько ваше дело вам приносит?

Цезарь ответил с гордостью, и сразу было видно, что говорит он искренне:

— Я заплатил в этом году пятнадцать тысяч франков налогов, а задекларировал далеко не весь мой доход. Вот, для примера: если женщина встретит в моем заведении мужчину и они поладят, то она обычно после этого делает мне маленький подарочек деньгами. Сами понимаете, налоговой инспекции об этом знать необязательно. Все шито-крыто, верно?

— Разумеется, месье Цезарь. Уж не мне вас за это винить и не Розелине.

— Не хочу хвалиться, — продолжал Цезарь, — но вы видите, что я хорошо зарабатываю на жизнь.

— Я не возражаю, месье Цезарь, но выдать замуж дочь, воспитанную в строгих правилах, — большая ответственность, поэтому волей-неволей приходится думать о будущем. Розелина здесь никогда ни в чем не испытывала нужды; я не хочу, чтобы она могла однажды упрекнуть меня в неосмотрительности.

— Повторяю вам, я хорошо зарабатываю на жизнь.

— И я вам верю, месье Цезарь. Но видите ли, в нашем деле мы привыкли рассчитывать на свою клиентуру. Что бы ни случилось, в квартале всегда кто-то да будет умирать, вы меня понимаете?

Цезарь начал понимать, к чему идет разговор. Мадам Дюпен облекла в слова тревогу, которая уже подспудно его мучила; с некоторых пор он и вправду заметил, что заказов на шампанское стало поменьше. К тому же слава «Добрых соседей» породила в округе несколько новых баров, где тоже танцевали под шарманку, и они уже составляли ему конкуренцию.

— Наконец, — гнула свое мадам Дюпен, — не приходится сомневаться, что успех вашего предприятия во многом обязан вашей репутации девственника, а если вы женитесь на Розелине, вам трудно будет козырять…

— Разумеется! — подтвердил Цезарь так пылко, что Розелина вся затрепетала.

С тех пор Цезарь частенько наведывался в магазин похоронных принадлежностей. Встречали его всегда тепло, и все же он был склонен сомневаться в будущем. Да и Розелина порой поддавалась тому же унынию; вечерами, когда она уходила в свою девичью спаленку, ей случалось проливать горькие слезы. Но то были лишь короткие минуты слабости. Наутро сердце ее вновь окрыляла надежда.

Цезарь между тем был озабочен трудностями в делах. Девицам и гулякам прискучило танцевать под шарманку. Цезарю пришлось, как всем, разориться на саксофон и банджо. Несмотря на эти жертвы, мода на «Добрых соседей» шла на убыль с каждым днем. Когда наступил летний сезон, оркестр играл лишь для полудюжины парочек, а отель был вынужден сдавать номера на неделю или на день, как простая гостиница. Расходы на содержание съедали почти всю выручку.