Марсель Эме - Проходящий сквозь стены [Рассказы]

— Чушь это все. Просто старый вояка в свое время побывал в такой мясорубке, что не приведи господи, вот и взбесился. Часто случается, что те, кто воевал, убивают потом своих жен.

В одиночной камере Жосс думал с радостью о предстоящей тюремной жизни. Он возвращался в упорядоченный мир с четкой иерархией и незыблемыми правилами, а ведь только они умиротворяют смятенное сознание и ограждают от сердечных мук.

Любовь, вспыхнувшая между Валери и Антуаном, была так сильна, что однажды вечером, во время каникул, они растворились друг в друге на маленьком бретонском пляже, и их тела слились, став единым целым. Даже в самых дерзких своих выходках природа, похоже, остается весьма консервативной: в соединении двух тел верх взяло мужское начало, и влюбленные предстали миру в облике Антуана — правда, в нем исчезла прежняя угловатость, а черты стали мягче и тоньше. Впрочем, вытеснение женского начала (заметное лишь во внешности) можно было бы объяснить тем, что в наше время женщины и девушки испытывают желание — подчас неосознанное — во всем походить на мужчин, даже когда дело касается любви. И Валери не была тут исключением.

Нежась в этом новом теле, наша пара, опьяненная любовью и плеском волн, пестовала свое счастье под луной. Между Антуаном и Валери завязался молчаливый разговор — совсем незатейливый, конечно; каждый из них сохранил частичку своей личности, хотя отныне они и жили, так сказать, бок о бок, а порой и вперемешку. Временами доносился их голос — он тоже был теперь один на двоих и стал звонче. Возможно, этой чистотой тембра влюбленные хотели излить снизошедшую на них благодать, пусть даже Валери не слыла чересчур набожной, а Антуан и вовсе был чужд религии. Учитель физкультуры — а он как раз возвращался из соседнего городка, где давал частный урок начальнице почтового отделения, — рассказывал потом, что по пути домой, в час ночи, встретил Антуана: тот шел по набережной, распевая во все горло «Аве Мария».

Наконец, утомленные долгой прогулкой, Валери и Антуан направились прямиком в гостиницу, где жил Антуан, нырнули под одеяло и тут же забылись сном, крепким и дивным. Спустя четверть часа они расслышали сквозь сон стук в дверь, не понимая еще, что у них гость. И поскольку пара медлила с ответом, дверь приоткрылась, в щель скользнула рука и щелкнула выключателем. На пороге появился месье Ле Керек, отец Валери, между тем как хозяин гостиницы, проводивший его до комнаты, скрылся в глубине коридора.

— Мне крайне неловко, — начал месье Ле Керек, — вторгаться к вам посреди ночи так бесцеремонно. Я долго стучал, никто не открыл дверь, вот я и решил удостовериться, что вас и вправду нет в комнате.

Порывистым движением, которое Антуан не успел остановить, Валери скинула одеяло, бросилась к отцу и, повиснув у него на шее, воскликнула:

— Папа! Если б ты только знал, до чего я счастлива…

Но потом осеклась и разомкнула объятия, вдруг осознав, что эта дочерняя горячность плохо вязалась с двусмысленностью ее положения. С лицом бесстрастным — однако не без доли смущения — месье Ле Керек смотрел на юношу в пижаме, который только что душил его в объятиях, называя папой, при этом обращался на «ты» и говорил о себе в женском роде. Повисло тягостное молчание. Улучив момент, Валери и Антуан советовались, как лучше ответить на вопросы, которые отец не преминет задать.

— Месье Жукье, — сказал наконец Ле Керек, — вчера вечером, с моего дозволения, вы пошли с Валери прогуляться на пирс. Пробил уже третий час ночи, а моей дочери до сих пор нет дома. Вы обязаны рассказать мне, во-первых, где она находится, и, во-вторых, — что вы делали между четвертью десятого и двумя часами.

Закрыв дверь в комнату и предложив месье Ле Кереку присесть, молодые люди попытались рассказать ему правду. Валери рассчитывала, что в нем сработает отцовский инстинкт, Антуан уповал на широту бретонской души, готовой воспринять тайны любовных метаморфоз. Но, честно говоря, месье Ле Керек, который преподавал естественные науки в Реннском университете, повел себя совсем не как истинный бретонец и отец. В глазах его сверкнула ярость, он резко оборвал Антуана голосом, срывающимся от гнева:

— Черт подери! Поймите, мой мальчик, что я вылез из постели в два часа ночи вовсе не для того, чтобы выслушивать сказки. Если через пять минут вы не ответите мне, где Валери, то угодите в лапы жандармов, будьте уверены!

— Профессор, — сказали влюбленные голосом Антуана, — давайте проведем эксперимент. Ясно, что Валери не могла посвятить меня во все подробности вашей семейной жизни. Попробуйте спросить о какой-нибудь мелочи, известной лишь вам и Валери. И тогда убедитесь во всем сами.

Ле Керек пожал плечами. Предложение казалось заманчивым, особенно для человека, который привык полагаться на факты.

— Ладно, будь по-вашему. Что я сказал дочери, после того как впервые увидел вас?

— Вы сказали: этот Антуан Жукье, похоже, тупица, да и щуплый он больно.

— Что произошло у нас дома девятнадцатого октября прошлого года, за ужином?

— Отмечали день рождения мадам Ле Керек. Все сделали ей подарки: вы преподнесли замшевую куртку, Валери — перчатки. За ужином ваша дочь Жюльетта говорила об Одетте Вайрон — студентке, к которой вы неровно дышали. Вы смутились и, поймав на себе взгляд Валери, залились краской.

Изумленный профессор задал еще вопросы, на которые Антуан ответил так же четко и уверенно. Вроде бы все сомнения месье Ле Керека должны были отпасть, и влюбленные решили, что победа теперь уж точно останется за ними.

— Продолжать нет смысла, — заявил Ле Керек, — мне не удастся вас подловить. Вы явно в совершенстве владеете способностью читать мысли…

— Да неужто вы до сих пор не верите, что мы с Валери одно нераздельное целое?

— Я уверен, что моя дочь Валери — полноценный человек и она не зашита у вас под кожей. И поэтому спрашиваю в последний раз: где она? Послушайте, я вполне допускаю, что во время прогулки вы могли поссориться и разойтись в разные стороны. Просто расскажите мне все, что вам известно.

Антуан ответил, что на деле все обстоит иначе и ничего тут не попишешь. Тогда с возмущением и досадой в разговор вступила Валери.

— Да ты просто лицемер, — упрекнула она отца. — Ты боишься правды. Боишься признать истину и тем самым сделать себя посмешищем в университете и поставить под удар свою репутацию ученого. А между тем дома ты вовсю рассуждаешь о телепатии, о передаче мысли на расстоянии — и после этого у тебя хватает совести заявить, будто ты во все это не веришь. Выходит, в тебе нет ни мужества, ни честности.

— Но что вы хотите? — удивился Ле Керек. — Лучше уж верить в телепатию — этот феномен, по крайней мере, укладывается в голове, — чем в нелепое слияние тел. Вам больше нечего возразить?