Мануэль Рохас - Сын вора

— Estou muito contente de ver a senhora Rosalia [13] Я счастлив видеть сеньору Росалию (португ.). . Мы чуть не заплясали от восторга — вкрадчивый, мягкий голос, точно разгадав нашу давнишнюю мечту, говорил по-португальски:

— E estes meninos? São filhos do meu senhor Aniceto? [14] А эти мальчики — дети сеньора Анисето? (португ.).

Мы всегда мечтали услышать португальский язык; не галисийский язык отца — по существу, тот же испанский — и не тот заикающийся, неуверенный язык, на котором изъяснялась мать, и, уж конечно, не тот набор игривых куплетов, которые выдавал за португальский Жоао, а чистейшее бразильское наречие, как раз такое, как у Мулата, — португальский язык, искусно пересыпанный испанскими словами.

Стоило в доме заговорить про национальность и кому-нибудь вспомнить, что Жоао — бразилец, как поднималась кутерьма. Не может быть! Интересно, какие они из себя, эти бразильцы? Посмотреть бы на них. Ни в школе, ни по соседству бразильцев и в помине не было. Бразилец представлялся героем сказки. Мать нам много рассказывала о неграх, их жизни, плясках, негритянских кушаньях с особым, пряным ароматом; и ни разу не упомянула про то, что в Бразилии живут белые тоже. Вот мы и считали, что белых бразильцев не бывает. Из рассказов матери вставала черная Бразилия, в которой жили — так мы по крайней мере думали — только негры и только плясуны. А Жоао был белый, и не плясал, и не говорил по-бразильски, и никаких особенных кушаний не знал. Хорош бразилец! Но мы его все же прозвали Бразилец и, как показало время, недаром, потому что сразу после смерти матери и ареста отца его потянуло на север; вот меня — так на северо-запад, к высоким горам Чили, встававшим мне навстречу из грустных рассказов матери, к горам, за которыми расстилались долины, где родилась моя мать и откуда вместе с Анисето Эвиа она пустилась в трудный и опасный путь. И вдруг среди нас, точно по волшебству, объявился бразилец, да еще какой! Не только родился в Бразилии, как наш Жоао, но и прожил там всю свою жизнь.

— Это Жоао, он там родился, как раз тогда…

Тогда… тогда, восемнадцать лет назад мать впервые увидела Мулата Педро. Он явился к нам в дом и сообщил, что ее муж — не кубинец, не коммерсант, не игрок, а попросту вор и сидит в тюрьме.

— Пусть сеньора спросит Галисийца.

— А кто это?

— Твой муж.

И ушел, исчез, испарился, оставив ее один на один с неожиданно свалившейся бедой. Прошло восемнадцать лет, и он снова перед ней, на восемнадцать лет старше, на восемнадцать лет невесомее, снова улыбается сеньоре Росалии и ее детям, и они отвечают ему тем же. Мулат Педро, или Педро-Мулат, на многие дни стал для нас нескончаемым праздником, который прерывался лишь на те короткие часы, когда он уходил по делам. А все остальное время он бывал с нами, на нашей улице, в нашем квартале — и так вплоть до самого отъезда, когда мы с плачем распрощались с ним на пристани, пообещав когда-нибудь приехать в Рио.

Позднее мы узнали, что Педро-Мулат не украл в своей жизни даже носового платка, но жил при ворах, с краденого. Наивный и во многом робкий человек, медлительный и зябкий, он преклонялся перед ворами, и это обожание не могли истребить ни тюрьмы, ни нужда, ни побои. Сам непригодный для воровского дела, он помогал ворам, чем только мог. Полиция со временем привыкла к его существованию и воспринимала его как обязательный персонаж, без которого не обходится ни один воровской спектакль и с наличием которого необходимо считаться. Допрашивать его было бесполезно: он никогда ничего не знал, хотя всем было известно, что он осведомлен куда лучше, чем полиция и вся воровская корпорация вместе взятая. Несколько раз его сажали за укрывательство, но тюрьма только разожгла его преданность, его любовь к ворам. Всякий стоящий карманник, едва переступив границу Бразилии, тотчас же вспоминал, что здесь живет незаменимый Педро. Да Педро и сам был всегда наслышан про всех достойных воров, про их специализацию, дела, планы. Многие адвокаты, защищавшие уголовников, считали его своим лучшим клиентом, потому что он платил исправно и не скупясь, если, конечно, удавалось извлечь преступника из тюрьмы.

Когда отец прибыл в Бразилию, он разыскал Педро, который, как оказалось, еще раньше слышал про Анисето Эвиа, потому что воры про всех ему рассказывали, а он их рассказы старательно запоминал, и этот самый Педро сообщил отцу все нужные сведения, получив в обмен новости про одного, и другого, и про все на свете. Мулат знал про специальность Анисето Эвиа: бриллианты — пусть хоть с крупинку, но чтоб настоящие, — и крупные деньги; никаких чемоданов, никакого рукоприкладства; порядок, благопристойность, манеры, словом — люкс, как выразился бы иной коммерсант. Так вот, есть тут ювелирный магазин — доверху набит драгоценностями; дверь с улицы; замок потайной; в новом здании; рядом — магазин готового платья; с другой стороны — парикмахерская; этажом выше — швейное ателье; напротив — кафе; открывается в восемь утра, закрывается в шесть; держат бельгийцы. Что еще? Новый отель — коммерсанты, оперные певцы, помещики; есть ночной швейцар; два выхода; замок французский; на окнах — решетки; в дверях — глазок. Педро также держал связь с хитрыми и вороватыми скупщиками краденого, которые уразумели ту простую истину, что продавать ворованное куда спокойнее, да и не менее прибыльно, чем воровать.

Случалось, что вора постигала неудача и надо было срочно бежать, чтобы не попасть в тюрьму. И всегда в этом случае на сцене появлялся Педро: разыскивал неудачника, обсуждал с ним все детали, давал советы — какие, по его мнению, следует сделать шаги, чтобы все обошлось тихо-мирно. Но, бывало, попадется дело — ни одному местному вору не по зубам. Слух об этом каким-то таинственным образом переползал границу, и жулики Мадрида, Вальпараисо, Гаваны или, скажем, Марселя, узнав, что в Рио-де-Жанейро наклюнулась недурная, хоть и опасная, работенка, мчались за тысячи километров попытать счастья. Удавался номер — сматывали удочки, нет — отдыхали в тюрьме. Вот так и отец однажды клюнул на живца: удачно сработал одно маленькое дельце, но провалился на большом, и тогда Педро, как всегда, скорее из любви к искусству, чем из корысти, стал для него скорой помощью, кислородной подушкой.

Но на этот раз его визит был вхолостую. Хотя в Буэнос-Айресе он знал все ходы и выходы, но не ради этого совершил он свое длинное путешествие:

— Sendo ainda garoto, menino, já tive muitos desejos de conhecer Buenos-Aires, mas nunca pode fize-lo; nao por falta de plata, minha senora Rosalia, pois muitas vezes os meus companheiros me arranjaram mais do necesario, senão porque o trabalho nao me deixaba tempo; tinha de esperar a um, atender ao outro, ajudar a este, esconder àquele! Finalmente, no ano pasado, fiquei livre, sem coisa alguma a fazer… Os rapazes não queriam ir pra о Brasil: o novo codigo penal lhes da medo; deportaçao para o Acre, muitos anos de trabalho, a febre amarela. Comtudo, seria coisa de se habituar, como aqui, onde mandam agora a gente pra Sierra Chica e a Terra do Fogo, e como bem sabe, os dois penais estão repletos. Comecei a preparar viagem e estava pronto pra embarcar, mas não me deixaram. Por que? Você não sai do Brasil, vosê é malandro fino, muito experto e ladino, você este muito ligabo a nós! Não vai pra Buenos Aires, não faz lá muito frio. Falei com o chefe. E este a mesma coisa: o caboclo Pedro quer ir-se embora? Quer nos deixar? Você é muito ingrato. O que é que te falta aqui?.. Sempre a mesma história… Embarquei pela força e pela força fui desembarcado; ofereci dinheiro aos agentes. Não, Pedro, dinheiro não! Não faltava mais, aceitar dinheiro dos amigos! Não está direito! Pois então, que é que vocês querem? Que você fique connosco, o Río precisa de ti. Cristo! Mas eu preciso ir pra Buenos Aires; olha minha passagem! Deixa-lá isso, nos to pagaremos. Finalmente, um amigo me disse; seu Pedro, sempre acreditei que eras um rapaz inteligente; vejo que me enganei. Por que queres ir em barco e por mar, se podes ir por terra o pelos rios? Es un mulato besta! E fiz a viajem por terra e pelos rios; adoeci, parei ao hospital; quase que morri; e me roubaron a gaita, о dinheiro, a mim, que nunca tinha trabalhado para ganha-lo. Como seguir, viajem? A pé? Nadando? Não podia voltar pra tras estava longe do Rio e eu queria conhecer Buenos Aires. Nao sei jogar e a mais como jogar sem dinheiro? A que pedir? Todos eram honrados. Não me restava senão uma coisa a fazer: trabalhar; trabalhar a teus anos, Pedro! Mas, de que? Não sabes fazer nada, nem mesmo roubar. Foi entao que Deus me iluminou: os barcos nao se movem sos; pra isso estão os marinheiros. Mas la não havia barcos; estavam muito longe e pra chegar lá era preciso caminhar muito, cruzar rios, pântanos, mas… lancei-me a rota. Já nem sei quantos meses há que me encontro viajando, a pé ou num barco, metido no barro, comido pelos bichos, perseguido pelos policias em terra, pelos contramestres de a bordo, trabalhando de fogoeiro, de carregador, de marinheiro. Mas cheguei, minha senora Rosalia, e estou muito contente! [15]