Мануэль Рохас - Сын вора

Я взглянул вниз: какие-то зеленовато-желтые крупные горошины перекатывались в песке. Зачем они их подбирали? Что в них такого ценного? Один из мужчин нагнулся, поднял одну горошину и стал внимательно ее рассматривать, но, вероятно, находка его не удовлетворила, и он отбросил ее в сторону. Горошина была совсем маленькая — не больше песчинки, и мне даже не удалось заметить, куда она упала, бесшумно, ничего не потревожив вокруг. Сделав несколько шагов в противоположную сторону — чтобы не подумали, что я их преследую, — я наклонился и стал внимательно разглядывать песок: если там рассыпаны какие-нибудь драгоценности, то я их тоже увижу. Но я ничего не нашел. Влажный песок под ногами — и только. А ведь они, эти странные люди, что-то там ищут и что-то находят, и за сумасшедших их не примешь. Я выпрямился как раз в тот момент, когда они оглянулись. Видимо, они заметили, что я тоже рассматриваю песок, потому что вдруг остановились.

Мне стало стыдно, я боялся пошевельнуться. И вот они снова медленно бредут по берегу и с упорством маньяков неотрывно буравят глазами песок, позволяя мне рассмотреть их во всех подробностях. Один из них — тот, безразличный, — оброс до неприличия длинной, видно дней десять не бритой щетиной, которая негнущейся проволокой торчала во все стороны и, казалось, срослась с густыми, тоже давно не стриженными жесткими волосами. Они почти закрывали ему уши, а потом, не зная, куда деваться, набрасывались на лицо и, несомненно, вопреки воле хозяина, разрастались густой бородой, которая едва ли доставляла ему удовольствие, но зато выделяла его среди прочих. Парень был уже близко, и я отвел глаза — не хотел встречаться с ним взглядом. И все-таки глаза наши встретились — он меня вынудил, потому что я почувствовал на спине его колючий, пронзительный взгляд и, не выдержав, обернулся. И снова он точно проколол меня насквозь. «Кто ты такой, что тебе здесь надо, что ты делаешь на берегу?» — казалось, спрашивал этот настойчивый взгляд, а потом, будто тоном ниже и куда-то в сторону: «И чего привязался?» И потух. Второй прошел мимо, не глядя — забыл про меня или не заметил, что я все еще здесь, а может, и помнил, да решил: хватит места на троих. А мне стало обидно, не по себе: я думал, он мне выдаст еще одну улыбку. Прямо передо мной в нескольких шагах плескалось море. Я бы мог пойти вдоль берега — вслед за ними или в другую сторону, — но они еще рассердятся, что я у них хлеб отбиваю, да и зачем мне идти за ними. Значит, остается снова подняться по ступенькам и выйти на улицу. Но, с другой стороны, почему я должен уходить? Что это, их бухта, что ли? Вот рыбаки, которые копошились у лодок, вспарывали короткими ножами рыб, перебрасывались ненароком шуткой, а потом долгими часами молчали, — они еще могли предъявить на этот берег свои права, но им-то как раз не было дела до этих двух, да и до меня в придачу. И потом я чувствовал — сам не знаю, почему, — что мне не следует отсюда уходить: что-то здесь произойдет, не знаю, что именно, но произойдет обязательно. Да и куда идти?

Но стоять истуканом было уже и вовсе глупо. Надо было куда-то двигаться, пусть хоть в воду. Парни отошли от меня, я почувствовал себя свободнее и снова стал разглядывать песок под ногами. На кой черт они здесь копаются, какого дьявола ищут? Вдруг во влажных набухших песчинках что-то блеснуло. Я нагнулся, разрыл песок и увидел кусочек металла — сантиметров пять в длину и три в ширину — я его поднял и стал рассматривать: это была очень легкая пластинка, до блеска отшлифованная с одной стороны и матово-шершавая со всех других. Что это могло быть? Понятия не имею. Золото или серебро я бы узнал сразу, свинец и никель — тоже. Может, это медь или бронза, но по-особенному обработанная? Края пластинки были зазубрены, из чего я заключил, что это был всего лишь осколок, с силой оторванный от какого-то металлического предмета. Я сжал пластинку в руке и стал раздумывать. Вот и у меня была пожива.

Парни маячили на другом конце пляжа и собирались уже в обратный путь. А я стоял, сжимая в кулаке кусочек металла, и раздумывал, как мне быть: то ли спросить у них, что они ищут, и показать мою находку — может, это они и ищут, — то ли искать дальше, набрать побольше таких огрызков, а потом показать их кому-нибудь — ну, например, рыбакам, — и узнать, что это такое и какую из этого можно извлечь выгоду. Конечно, металл всегда чего-нибудь да стоит, но бывают все же случаи, когда он не стоит ни гроша: думаешь, к примеру, что у тебя в руках золотой самородок, а это, оказывается, несколько граммов олова. Прикидывая, как мне лучше поступить, я вдруг вспомнил ободряющую улыбку второго из парней и решился: «Поговорю-ка с ним». Что же я ему скажу? Вот он приближается, вот он уже в нескольких шагах… Я, улыбаясь, подошел к нему, протянул руку и раскрыл ладонь, на которой поблескивал кусочек металла. Я хотел сказать что-то вроде: «Вы вот это ищете?» Но не выдавил из себя ни звука, только кивнул.

Парень остановился и тоже мне улыбнулся, но не той доброй улыбкой, какую он не пожалел для меня прежде, нет. В этой новой улыбке сквозила насмешка, очень мягкая, правда, но все же насмешка, и я не мог ее не заметить. Тогда я ужасно разозлился на себя, мне захотелось сжать ладонь и бежать без оглядки или швырнуть ему в лицо этот проклятый осколок металла. Но парень, видно, понял, что со мной творится, потому что улыбка его подобрела. Тут я заметил, что у него черные усы и высокий лоб. Он был худой, выше среднего роста и немного сутулился.

— Нашел железку! — радостно удивился он. — Ну и кусище! — Он взял у меня из рук пластинку, оглядел ее со всех сторон, а потом повернулся к своему спутнику, который, не обращая внимания на отставшего товарища и ни на секунду не задерживаясь, продолжал свои поиски.

— Смотри, Кристиан, — сказал расточитель улыбок, — смотри, что паренек нашел.

Тот, кого звали Кристианом, не обратил на его слова ни малейшего внимания, даже головы не повернул. Уткнувшись взглядом в песок, он упрямо шел вперед. Сзади на его штанах виднелись темные пятна; вблизи это оказались полуоторванные заплаты, которые резко выделялись на вылинявших, совсем уже неопределенного цвета брюках. Мой доброжелатель вернул мне кусочек металла, но так как я не знал, что с ним делать, на что он годен и может ли он вообще сгодиться, то я сказал ему:

— Возьмите себе. Вы ведь это ищете?

Он посмотрел на меня с изумлением:

— Так за это платят.

— Вот бы не подумал.

Он улыбнулся.

— Тогда зачем подбирал?

— Сам не знаю, — пожал я плечами.

Он опять улыбнулся.

— Подобрал, потому что…

Он понимающе подмигнул мне, и я замолчал, не смог ему соврать.

— Что, зверь гложет?

Это он спрашивал, голоден ли я и не попал ли в какую беду. Но ведь и так было ясно, и я не посчитал нужным отвечать. Он чуть не насильно вложил мне в ладонь пластинку, сжал мою руку в кулак и сказал: