Шервуд Андерсон - В ногу!

Но вот огромный пьяница, лежавший в канаве, встал на ноги и бросился бежать. Тогда люди, поспешившие к нему на помощь, остановились и повернули назад. Мак-Грегор продолжал путь с тяжелым сердцем, словно потерпел поражение: ему отчасти было жалко человека, которого он ударил и который так смешно ползал на руках и коленках. И сильнее, чем когда-либо, мысли Мак-Грегора пришли в смятение.

Он снова сделал попытку разрешить проблему пола. Случай на Лэйк-стрит в маленьком деревянном домике, где его хотели ограбить, доставил ему большое удовольствие, и на следующий день он купил на те двадцать семь долларов, которые испуганная женщина сунула ему в руку, книги по юриспруденции. Придя домой, он устало потянулся, как лев после удачной охоты, и подумал о маленьком чернобородом парикмахере, который в другом конце коридора возился со своими скрипками. Чувство злобы против этого человека у него уже пропало. Вспомнив его совет, он расхохотался.

«Тут кроется нечто такое, чего надо остерегаться, — подумал он. — Это все равно что провести жизнь, копаясь под землей».

Второе приключение ожидало Мак-Грегора в субботу вечером. Он снова дал вовлечь себя в глупую историю. Ночь была удушливо-жаркая. Молодой человек сидел у себя в комнате и подумывал о том, что неплохо было бы побродить по городу. Безмолвие, царившее в доме, отдаленный гул трамвая, звуки музыки, доносившиеся издалека, — все это встревожило и отвлекло его от работы. Хорошо бы сейчас побродить по холмам, как в ранней юности.

Дверь отворилась, и вошел парикмахер. В руке у него было два билета. Опершись о подоконник, он принялся объяснять:

— На Монроу-стрит состоится бал. Я получил два билета. Какой-то политикан заставил хозяина парикмахерской купить их.

Закинув голову, он расхохотался: его очень забавляла мысль, что хозяин вынужден был купить билеты на танцы.

— Они стоят два доллара штука, — крикнул он, содрогаясь от смеха. — Надо было вам видеть, как мой хозяин юлил. Он не хотел покупать билеты, но боялся отказаться. Дело в том, что хозяин обделывает какие-то темные делишки на бегах и, конечно, этот политикан мог бы ему, при желании, подложить свинью. Бранясь сквозь зубы, он заплатил четыре доллара, а когда политикан ушел, швырнул билеты мне.

— Бери их, — кричал он, — мне не нужна эта дрянь! Разве человек — корыто в конюшне, из которого может хлебать всякая скотина?

Мак-Грегор и парикмахер сидели в комнате и смеялись над хозяином парикмахерской, который против воли вынужден был купить билеты. Парикмахер стал настойчиво звать Мак-Грегора на бал.

— Мы закатимся на всю ночь, — сказал он. — Там будут интересные женщины: двух из них я знаю. Они живут над мелочной лавкой. С одной из них я уже ходил на бал. У вас откроются глаза. Вы никогда не знали таких-женщин. Они смелы, умны и на них можно положиться.

Мак-Грегор встал и стянул с себя сорочку. Волна лихорадочного возбуждения пробежала по его телу.

— Ладно, посмотрим, — ответил он. — Хотя я уверен, что вы снова толкаете меня на ложный путь. Идите переодеваться. Я сейчас буду готов.

На балу Мак-Грегор сидел у стены с одной из тех двух девушек, которых парикмахер ему так сильно расхвалил. Рядом с ним сидела еще одна тщедушная, малокровная женщина. Он уже давно потерял интерес к этому веселому приключению. Оживление бала не нашло отклика в его душе. Он глядел, как пары, прижавшись друг к другу, извиваются, вертятся, раскачиваются взад и вперед, засматриваясь друг на друга. Он отвел взгляд, всей душой желая быть теперь у себя дома, среди своих книг.

Парикмахер шутил и флиртовал с обеими женщинами. Мак-Грегору казалось, что глупее и пошлее таких разговоров быть ничего не может. Они болтали ни о чем, временами туманно намекая на свои прошлые похождения, о которых ему было ничего не известно.

Парикмахер ушел танцевать с одной из женщин, которой едва достигал до плеча. Его черная борода зловеще выделялась на фоне белого платья дамы. Мак-Грегор понял из разговора, что тщедушная девушка работает в шляпной мастерской. Что-то в ней привлекало его. Он откинулся назад и глядел на нее, уже не прислушиваясь более к разговору.

Какой-то молодой человек подошел к другой девушке и пригласил ее танцевать. На противоположном конце зала стоял парикмахер и манил Мак-Грегора к себе.

Внезапно Мак-Грегор подумал, что эта тщедушная, малокровная женщина похожа на бледную девушку из Угольной Бухты, и почувствовал в ней что-то интимно-близкое. Это было то самое чувство, которое он испытывал к дочери гробовщика, когда они сидели на холме и глядели вниз на видневшиеся в долинах фермы.

Эдит Карсон — модистка, с которой судьба свела Мак-Грегора, — была тщедушная женщина лет около тридцати. Она жила в двух комнатах, расположенных в глубине шляпной мастерской. Во всей ее жизни никогда не было ничего яркого. По воскресным утрам она писала подробные письма родным, жившим на ферме, затем надевала одну из шляп, служивших моделями, и машинально шла в церковь, где сидела одиноко, не воспринимая ни слова из того, что там говорилось.

После обеда она садилась в трамвай и отправлялась в парк. В ненастную погоду она сидела дома и шила новое платье себе или сестре, которая была женой кузнеца и матерью четверых детей.

У нее были мягкие пепельно-русые волосы, а в светлых глазах виднелись темные пятнышки. Она была так худа, что носила под платьем подушечки, чтобы сколько-нибудь скрыть свою худобу. В юности у нее был возлюбленный — толстый, краснощекий парень, сын хозяина соседней фермы. Однажды они вместе отправились в уездный город на ярмарку; на обратном пути он обнял ее и сказал:

— Какая ты худышка!

Эдит по почте приобрела специальные подушечки, которые стала подкладывать себе под платье. К подушечкам прилагалось особое масло, которое Эдит втирала себе в кожу. Наклейка на бутылке расхваливала ее содержимое, называя его поразительным средством для наращивания форм.

Подушечки сильно натирали ей бока, но она стойко переносила боль, помня слова возлюбленного.

По приезде в Чикаго, где Эдит открыла собственную мастерскую, она получила от него письмо.

«Как радостно думать о том, что моя страсть нашла отклик в твоей душе», — писал он.

Но больше Эдит о нем не слыхала. Молодой человек вычитал эту фразу в какой-то книге и написал письмо только для того, чтобы использовать красивые слова. Но, отправив письмо, он сразу пожалел об этом, так как вспомнил, какая Эдит тощая. Несколько расстроившись, он стал ухаживать за другой девушкой и вскоре женился на ней.

Изредка Эдит гостила у родных и иногда встречала своего бывшего юного возлюбленного, когда тот проезжал по большой дороге. Ее сестра, которая была замужем за кузнецом, рассказывала, что из юноши вышел отчаянный скряга: он заставлял жену ходить в ситцевом платье, а по воскресным дням уезжал в город, а ее оставлял доить коров и кормить свиней и лошадей. Однажды они встретились, и он стал уговаривать Эдит сесть к нему в телегу. Эдит продолжала путь, не обращая на него ни малейшего внимания. Вернувшись домой, она вынула из шкатулки его единственное письмо и несколько раз перечла его. Затем она долго сидела в темной комнате и, глядя сквозь решетчатые ставни на прохожих, думала о том, как сложилась бы ее жизнь, будь у нее человек, на которого она могла бы излить свою любовь. Она была уверена, что, случись ей стать женой своего первого возлюбленного, она принесла бы ему детей, тогда как его жена была бездетна.