Мохан Ракеш - Темные закрытые комнаты

Нам не суждено счастье, эта мысль уже давно не дает мне покоя. На родине нас принуждали к совместной жизни окостенелые условности нашего общества, но сейчас, посреди безбрежного океана, я чувствую себя свободным от всех предрассудков. Знаю, ты огорчишься, прочитав эти строки. Но пройдет время, и ты согласишься со мной. Ты поймешь, что, только живя вдалеке друг от друга, мы сможем оба, каждый в своей стихии, достичь должного развития. Связь людей по принуждению не есть истинная, глубокая связь. Вот то, чего я не смел сказать тебе раньше и на что решаюсь теперь…

Ветер стал резким, холодным, к тому же меня сильно подташнивает. Пожалуй, лучше спуститься в каюту и лечь. Хотелось мне написать еще кое о чем, но пока воздержусь.

Шукле и всем прочим мой самый сердечный привет. Писать больше никому не хочется. Да и надобности в том не вижу.

Всего тебе хорошего.

Твой

P. S. Перед отъездом я просил Рамеша и Сурджита почаще заходить к вам и, если понадобится, помогать во всем. Ведь на Мадхусудана рассчитывать нельзя. В последние дни он вел себя как-то странно — по крайней мере, мне так казалось, не знаю почему.

С борта «Карфагена»

4.2.51

одно письмо написал тебе вчера вечером. Не очень печалься, когда получишь его. Из Адена напишу еще.

С любовью

P. S. Всю вчерашнюю ночь чувствовал дурноту. Даже вытошнило два раза. Кажется, все-таки холодное мясо не по моему желудку.

С борта «Карфагена»

9.2.51

знаю, что невозможно так скоро получить ответ. И тем не менее каждую минуту, с какой-то ужасной тревогой, жду твоего письма. Из-за морской болезни уже третий день чувствую себя плохо и почти все время лежу. Почему-то никак не выходит из ума герой известного тебе чеховского рассказа — «Гусев». Ты должна помнить, я читал его тебе. Будь я писателем, сочинил бы сейчас что-нибудь в том же духе, но только о себе. Мне тоже кажется, что наше судно с каждым мгновением все глубже погружается в воду и что мы движемся не по поверхности океана, а где-то в необъятном его чреве и очень скоро окажемся на самом дне и на нас накинутся хищные рыбы и змеи. В единый миг они сожрут нас, разорвав на мелкие кусочки. Если как следует вдуматься, то, поистине, сколь ужасны и жестоки эти мрачные океанские глубины!

Я переменил пищу, ем только суп и рыбу с рисом. Но из-за дурноты, испытанной в первые дни плавания, всякая еда до сих пор кажется мне лишенной какого бы то ни было вкуса. Наверно, менять свои привычки в питании намного труднее, чем в чем-либо другом.

Сегодня весь день пытаюсь представить себе, что пережила ты, читая первое мое письмо, какие чувства отравились на твоем лице. Возможно, ты даже плакала… Мне самому было не по себе, когда я запечатывал конверт. Все больше и больше жалею о том, что не решился откровенно поговорить с тобой перед отъездом. Может быть, мы сумели бы найти выход, который удовлетворил бы нас обоих. Увы! теперь я так далеко! Уже никак нельзя вернуться назад и поговорить с тобой за чаем. Как хорошо бы нам оказаться сейчас не мужем и женой, а просто добрыми друзьями, как славно мы путешествовали бы вдвоем на этом корабле! Два дня я одиноко лежал в каюте и мечтал о близком человеке, с которым мог бы поделиться самыми сокровенными мыслями, который был бы готов даже погибнуть вместе со мной в адских глубинах океана… Но я здесь один, и так будет всегда. Я вступил на путь новых испытаний, и мне не суждено возвратиться назад…

С пассажирами почти не общаюсь. Ни с кем не хочется говорить. Что пользы знакомиться с каким-то новым человеком? Чрезвычайно быстро он надоест мне, на другой же день с нетерпением начну думать о том, как бы поскорей отделаться от него. Ты была права: мне не дано приноравливаться к людям, соблюдать общепринятые правила приличия и учтивости. Да, тому, кто бежит от себя, надо отдалиться и от всего мира. By the way [45] Между прочим (англ.). , есть тут одна пожилая дама, с которой иногда — то утром, то вечером — я перебрасываюсь несколькими фразами. Нас объединяет то, что оба мы едим, только суп да рис. Она везет свою дочь — девушку лет двадцати или двадцати двух — в Лондон, для лечения от психического расстройства, да и сама, возможно, останется там на два-три месяца. По ее словам, дочь в течение многих недель ведет себя абсолютно нормально, но потом вдруг случается припадок, она начинает метаться, кричать, плакать, ломать все, что попадает под руку, даже отказывается от пищи. Сегодня эта девушка с утра стоит на палубе и все смотрит-смотрит на бурлящие океанские валы. Когда она во всем белом, то кажется восковой фигурой. Пассажиры очень часто говорят о ней между собой.

Теперь я много курю: сигареты на судне дешевы, тому же способствует мое одиночество. Ну вот, день идет на убыль. Сейчас отправлю письмо и снова выйду на палубу — поболтаю немного с «мамочкой». Эту пожилую даму зовут миссис Чаола, а я называю ее мамочкой. Кстати, лицом она очень напоминает твою мать — би-джи.

Надеюсь в Порт-Саиде получить от тебя письмо. Ох, что-то ты в нем напишешь?

Что намерена делать Шукла? Собирается ли она поступать в колледж Морриса? Передай ей мой сердечный привет. Как поживает Рамеш? Что Мадхусудан?

С любовью

С борта «Карфагена»

14.2.51

я очень беспокоюсь, просто не нахожу себе места, так как и в Порт-Саиде не получил от тебя ни строки. Боюсь, мое письмо произвело на тебя слишком уж сильное впечатление. Пожалуйста, не сердись. Ты ведь знаешь, в каком настроении я уехал. Если и написал тебе что-нибудь лишнее, не нужно воспринимать все буквально, в прямом смысле. Живя в одиночестве, я старался объективно взвесить создавшееся теперь положение и пришел наконец к выводу, что, догадайся мы с тобой уехать вместе, тем самым мы положили бы всему новое, совершенно иное начало. Что нам мешало в Дели? Да конечно же, вся атмосфера нашей жизни. А теперь у меня есть идея, которая, уверен, обрадует тебя. Постарайся раздобыть денег на дорогу и приезжай в Лондон. Ты понимаешь меня? Оставшуюся нашу жизнь мы проведем за границей, уж на пропитание и прочее как-нибудь заработаем. Одиночество, даже такое недолгое, до крайности опротивело мне. Если так пойдет и дальше, я не сумею протянуть в Лондоне не то чтобы три-четыре года, но даже и месяца. А вот если приедешь ты, все устроится как надо, и мы навсегда позабудем о том, что когда-то жили в Индии, в Дели и что между нами случился разлад. Уверен, что деньги на билет би-джи непременно раздобудет. Послушайся меня и приезжай. Ну, пожалуйста!

В Порт-Саиде мне пришлось наяву увидеть невероятный кошмар, он совершенно выбил меня из колеи. Честное слово, я воспринял случившееся со мной именно как ночной кошмар. О Порт-Саиде я много слышал и раньше. Этот крупный портовый город называют «всемирным вонючим омутом» — the gutter whirlpool of the world. Здесь находят себе пристанище самые отъявленные негодяи, хулиганы, бандиты, грабители и работорговцы со всего света. Говорят, за наличные здесь можно купить женщину из любой страны и любой национальности. Паш капитан предупредил меня, что в городе нужно быть крайне осмотрительным и осторожным, потому что сходящих на берег пассажиров тут грабят и убивают прямо среди бела дня. Но это предостережение только сильней разожгло мое любопытство — хотелось своими глазами увидеть, что же происходит во «всемирном омуте». И вот, когда уже сильно свечерело, с двумя фунтами стерлингов в кармане и в обществе еще одного пассажира, хорошо знающего эти места, я спустился на берег. К моему разочарованию, Порт-Саид оказался самым обыкновенным городом, и ни с одним убийцей дело иметь нам не пришлось. На обратном пути я спросил своего спутника, нет ли здесь какого-нибудь театра или другого места, где показывали бы местные танцы или еще что-нибудь в этом роде. Он подумал, потом посмотрел на меня с этаким таинственным видом и повел по каким-то узким переулкам. Вскоре мы очутились в маленьком заведении, похожем на наши театры самого низкого пошиба. От густого запаха вина и табачного дыма там трудно было дышать. Все было самым обыкновенным и заурядным до тех пор, пока не поднялся занавес и я не увидел зрелище, от которого волосы мои поднялись дыбом. То, что происходило на эстраде, не было ни танцем, ни спектаклем. В этом «представлении» были заняты всего два «актера», если их можно так назвать — упитанный негр и десяти- или двенадцатилетняя девочка-китаянка (или японка), и все действие заключалось в том, что негр насиловал эту девочку!.. Мне хотелось громко закричать, но, помня предостережения капитана, я изо всех сил сдерживал себя. Поверь, даже сейчас, при одном лишь воспоминании об этой безобразной картине, я содрогаюсь от ужаса. Я видел все собственными глазами, но вопреки очевидности до сих пор никак не могу поверить, что и в самом деле на сцене возможно такое зрелище и что кто-то способен видеть в нем развлечение… Прошло уже много часов после этого «спектакля», а я все еще не могу прийти в себя от этого ужаса. Я силюсь убедить себя, что то был только ночной кошмар. И он все еще держит меня в своей отвратительной власти. Представь же себе мое нынешнее состояние: с одной стороны, меня ни на минуту не покидает это мерзкое видение, с другой — все время перед глазами болезненная, подобная восковой фигуре, девушка, которая и сейчас, как обычно, стоит неподвижно у поручня и пристально вглядывается в морские волны. Сегодня я подарил ей небольшой букет цветов. Она взяла его из моих рук и тут же бросила в воду. Мне подумалось: а вдруг и эта девушка, подобно мне, увидела когда-то страшный сон, который никак не может забыть?