Мохан Ракеш - Темные закрытые комнаты

Продолжая разговаривать со мной, редактор встал из-за внушительного письменного стола и подошел к икну, чтобы набить табаком свою трубку. Но и раскурив ее, он не вернулся к столу, а остался стоять у распахнутого настежь окна, что-то разглядывая внизу, на улице. Когда, последовав его приглашению, я тоже подошел к окну, он взял меня за локоть и сказал:

— Вот постой здесь и вглядись хорошенько в эту толпу.

Внизу за окном, как и всегда, лился бесконечный людской поток, и в нем, на мой взгляд, не было решительно ничего, на что стоило бы особенно пялить глаза. Но я послушно стоял рядом с редактором, оглядывая бурлящую человеческую массу.

— Представь себе, — продолжал он, — всякий раз, как я подхожу к окну, у меня отчаянно разыгрывается фантазия. Чего только на ум не придет! Мне кажется, что я стою над бурной рекой и на дне ее скрыт целый мир, огромный, загадочный, а мы даже не подозреваем о его существовании. Эти автобусы, эти мчащиеся куда-то легковые машины, эти поспешно перебегающие улицу люди! Неистовый человеческий водоворот! Смотришь на иных — на их лица, одежду, движения — и порой даже завидуешь им, их жизнелюбию, энергии, устремленности. Но ведь, с другой стороны, очень возможно, что личная их жизнь проходит в затхлой атмосфере, где мучителен каждый вдох… И потому, когда я долго гляжу на эту толпу, мне становится не по себе…

Редактор печально улыбнулся, потом неожиданно подмигнул мне левым глазом и лукаво спросил:

— А известно ли тебе, что когда-то я тоже пописывал стишки?

Я снова молча кивнул головой. Стоя у окна плечом к плечу с редактором, я все пытался увидеть уличную толпу его глазами.

— Это было много лет назад, — со вздохом произнес он, — те времена канули в далекую, невозвратимую давность! Теперь даже не верится, что когда-то и стихи были частью моей жизни. — Он положил руку мне на плечо и закрыв ладонью широкий конец трубки, еще ближе придвинулся к окну. — Мне бывает ужасно грустно, когда я думаю о том, как ограничиваем мы себя в газетной практике — ведь в большинстве случаев нас интересуют лишь броские, но мимолетные события текущего дня. Пытаемся ли мы проникнуть в глубь простой, повседневной жизни которая течет совсем рядом с нами? А если и пытаемся, не кажется ли тебе, что подобные попытки нам следует предпринимать значительно чаще?..

— Да, пожалуй, было бы неплохо подготовить серию жанровых зарисовок, — подхватил я мысль редактора, — в которых…

— Вот это я и хотел тебе сказать, — перебил меня патрон. — Конечно, сам понимаешь, в ежедневной газете не очень-то уж много места для жанровых очерков, но… Кое-что все-таки можно сделать. За безликой сумятицей уличной жизни кроется частная жизнь людей в их крохотных домиках и квартирках. Здесь блеск и шум, здесь оживление и суета, а там… Кто знает, что творится там, в этих узких и темных переулках! Есть, конечно, новый город, на глазах растущий и процветающий. Но где-то за ним теснятся старые кварталы, которые год от года все больше дряхлеют и рушатся. С одной стороны — великие, новейшие планы, дерзкие эксперименты, то есть жизнь, несущая новую культуру. Но, с другой стороны, есть и жизнь промозглых каморок, есть жизнь людей, с детства обитающих в извечной вони и грязи, — у них ведь тоже какое-то свое понятие о культуре! Известно, что культуру человека во многом определяет окружающая среда… Наш муниципалитет борется с грязью, вывешивает огромные плакаты, призывающие соблюдать чистоту. Справедливо полагают, что грязь угрожает здоровью людей. Но никто не думает о моральной стороне дела, о том, что является еще горшей нашей бедой. Мы видим эту грязь, несущую в себе чудовищную моральную угрозу, но мы не всматриваемся в нее как следует… А что происходит на задворках нашей жизни!.. И сколько обо всем этом мы ведем разговоров! К сожалению, чаще всего дело сводится к сбору статистических данных, к составлению бесполезных таблиц и планов. Вот если бы нам, газетчикам, позорче всмотреться в эти грязные уголки нашей жизни, нарисовать истинные картины и представить эти картины на суд общества — каким бы это могло оказаться полезным делом!..

— Если прикажете, я сделаю два или три таких очерка, — сказал я. А про себя подумал, что наконец-то, после столь пространного предисловия, речь зашла о конкретном деле.

Редакторская трубка вдруг потухла. С минуту он усиленно пытался снова раскурить ее, потом ответил:

— Видишь ли, мне не хочется ставить перед тобой какую-то определенную задачу. Пожалуй, будет лучше, если ты сам, по собственному вкусу, выберешь тему и сам найдешь нужный материал. Но если понадобится помощь, приходи ко мне — я предоставлю тебе все возможности для успешной работы. Пока не будем говорить и о сроках. Пиши свои очерки в свободное от репортажа время. Считаю, однако, своим долгом предупредить тебя вот о чем…

Его трубка снова разгорелась. Втянув в себя дым и выпустив его одновременно через рот и ноздри, он заключил:

— Имей в виду: все, что ты напишешь, должно быть основано на подлинных фактах, и только на фактах. Пожалуйста, прошу тебя — не разбавляй их никакими поэтическими домыслами!..

Из моих окон открывается вид на добрую половину Дели.

Мансарда, которая увенчивает собой наш двухэтажный дом, взобравшийся на самую вершину холма Ананд-парват, издали напоминает старинную сторожевую башню. В таких мансардах — а их великое множество во всей округе близ улицы Рохтак-роуд — находят себе прибежище клерки, журналисты, учителя и прочие служащие, не получившие, по причине своего холостячества, места в самих этих домах и не обладающие к тому же достаточными средствами, чтобы оплачивать более комфортабельные квартиры. Летом в этих убогих конурках хозяйничает знойный лю [67] Лю — южный ветер, зарождающийся на пустынных равнинах Раджастхана. , а зимой — пронизывающие северные ветры, отчего, естественно, обитатели их очень скоро начинают подумывать о женитьбе и солидном статуте полноправных граждан столицы, первым и непременным условием чего в глазах «порядочных жильцов» служит переселение в нижние этажи. А пока что общественное положение холостяков в среде местных обывателей немногим отличается от положения шудр [68] Шу́дры — члены низшего сословия в древнеиндийском обществе. в эпоху господства брахманов. Можно думать, что с течением времени обитатели мансард даже составят особую, замкнутую в себе социальную группу, со своими собственными моральными устоями. Единение этих людей уже теперь постепенно становится таким осознанным, что никто не удивится, если в один прекрасный день возникнет и особый профсоюз, который предъявит женатым людям главное свое требование — определить поточнее свое отношение к холостякам. Но до поры, до времени враждующие группировки руководствуются принципом мирного сосуществования, хотя жители нижних этажей иногда и позволяют себе недружелюбные выпады против «мансардников», а те, в силу нынешней своей слабости принуждены скрепя сердце сносить их.