Орхан Кемаль - «Преступник»

— Видно-то видно, да как бы чего не вышло!

— Брось шутить, сынок.

— Так я тебе сынок?

— А что?

— Скажу матери, пусть потребует алименты… Тогда уж не отвертишься!

Адем подмигнул Шехназ. Она засмеялась.

— Ей-богу, Адем-эфенди, вы всегда скажете что-нибудь такое.

Ихсан-эфенди, улыбаясь, смотрел поверх очков.

— Он парень молодец! Ну, вы поговорите пока, а я мигом разожгу примус…

Он ушел в кухню.

Адем поцеловал Шехназ.

— Ихсан-эфенди! А моя мамаша была — ничего собой в молодости? Ха-ха-ха!..

Из кухни послышался голос Ихсана-эфенди:

— Она и сейчас ничего…

— А-а, значит, я хуже? — обиженно проговорила жена.

Обеспокоенный Ихсан-эфенди вернулся из кухни, обнял ее.

— Нет, моя дорогая, моя самая хорошая, золотко мое! — Он поцеловал ее в лоб. — Я тебя ни на кого в мире не променяю… Сейчас будем пить чай…

— Пойди пригласи мать Адема-эфенди, — сказала Шехназ.

— Хорошо, мое золотко, хорошо, моя радость!..

Он спустился на кухню.

— Ну как? Придумала что-нибудь? — шепотом спросил Адем.

Шехназ вздохнула. Она всю ночь думала.

— Аллах свидетель, не знаю, Адем…

Она взяла его руку и погладила. Адем освободил руку, сел за стол, задумался.

Шехназ встревожилась. А вдруг он бросит ее? Как быть? Старика не жалко. Но ведь рано или поздно все может открыться. На то и полиция. Начнется следствие, допросы. Вдруг она допустит какую-нибудь оплошность. Тогда тюрьма…

Она взглянула на Адема. Он сидел за столом, подперев лицо руками. Шехназ не выдержала, подошла к нему, запустила пальцы в волосы.

— Ты рассердился? Ну не надо!.. Я тебя люблю, Адем, очень люблю, но ведь…

Адем поднял голову, оттолкнул ее руку.

— Ты боишься? Да?

— Что поделаешь, Адем? Это выше моих сил!

— Не можешь — не надо, никто тебя не заставляет. Дело твое. Живи со своим стариком. Будьте счастливы!

— Ты меня бросишь? — встрепенулась Шехназ. — Я тебе противна?

Он не ответил, встал, подошел к окну.

В это время улыбающийся Ихсан-эфенди постучал в калитку тетушки Мухсине.

— Соседка-ханым! — позвал он.

Из дому вышла мать Адема.

— А, Ихсан-эфенди? Заходите, заходите… — Она открыла калитку.

— Доброе утро! Адем у нас. Заходите к нам, вместе позавтракаем.

Соседка покачала головой:

— Ах, разве так можно? Вечером у вас, утром опять у вас…

— А что тут плохого? Ну, пожалуйста…

— Тогда я захвачу с собой брынзу, еще что-нибудь…

— Нет-нет, не надо! В другой раз мы к вам придем.

— Ну хорошо!

На улице им повстречался бывший чиновник Управления оттоманского долга Мюфит-эфенди. Ихсан-эфенди сделал вид, что не заметил его. Мюфит-эфенди остановился, проводил их долгим взглядом. Когда они вошли в дом, он вздохнул, покачал головой, пробормотал что-то и, миновав «Перили Конак», вошел в квартальную кофейню.

Во дворе кофейни под большим деревом, как всегда, было людно. Здесь уже собрались все: и железнодорожник Абдюлькадир-эфенди, и парикмахер Лятиф, и Хасан Тайяре, по прозвищу «Густобородый», и инвалид колагасы Хасан Басри-бей, и черкес Нури…

— О, Мюфит-амджа! — воскликнул парикмахер Лятиф. — Где это ты застрял?

— Придется с тебя вычесть за опоздание, — добавил Хасан Тайяре, поглаживая свою пышную бороду.

Кто-то сказал:

— А может, его жена не пускала!

— Что ты! У Мюфита разговор с ней короток.

— Станет он слушаться жену!

— Он ведь не Ихсан-ханым!

Мюфит-эфенди пододвинул стул и сел, даже не взглянув на приятелей, игравших в нарды или куривших наргиле. Они заметили, что Мюфит-эфенди не в духе, и шутки прекратились.

— Какие новости, амджа? — снова обратился к нему парикмахер Лятиф. — Ты расстроен чем-то?

Мюфит-эфенди тяжело сопел, ноздри его маленького носа вздрагивали. Он повернулся к Лятифу.

— Этот тип обнаглел совсем!

Все знали, кто «этот тип», и не спрашивали, только пододвинулись ближе к Мюфиту.

— Вай, рогоносец, вай!

— Что он сделал?

— Что он сделал? — переспросил Мюфит-эфенди. — Прошел мимо и даже не сказал «здравствуй»! Опять шофер Адем с ним.

— Вот болван! — пробормотал парикмахер Лятиф.

— Аллах лишил его разума.

— Жена ему в дочери годится!

— Жаль мальчишку.

— Джевдета?..

— Целый день бродит с лотком на шее.

— Если бы покойная Сакине-ханым увидела!

— Они много задолжали бакалейщику Абди-эфенди.

— За ракы?

— И за ракы, и за брынзу, и за другие продукты.

— Э… Как не задолжать? Каждый вечер пир горой…

Мимо кофейни прошли Ихсан-эфенди и Адем. После этого возмущение достигло предела.

— Вай, сукины дети, вай, скоты!

— Стыд и срам!

— Старый козел!

— Рогоносец! — заключил парикмахер Лятиф.

Слово «рогоносец» облетело квартал. Даже дети повторяли его. Забыты были и «Ихсан-эфенди», и «амджа-Ихсан», и даже «Ихсан-ханым». Осталось только одно: рогоносец.

Весь квартал как бы превратился в одно гигантское прислушивающееся ухо. Дом Ихсана-эфенди как магнит притягивал взгляды людей. Женщины не отходили от соседки Ихсана-эфенди. Тетушка Зехра рассказывала, что Шехназ тоже пьет вместе с мужчинами. Но поздно вечером, когда Ихсан-эфенди засыпает, а мать Адема уходит домой, Шехназ и шофер остаются одни.

— А что они делают? — спрашивали тетушку Зехру.

— Клянусь аллахом, не знаю, — отвечала она, прикрывая рот головным платком, — не хочу брать на себя грех: сама не видела!

— Разве такие вещи можно увидеть?

Воображение разыгрывалось:

— От такой, как она, всего можно ждать!

— Конечно, сестрица.

— Зачем они вдвоем остаются?

— Уж будто бы не ясно зачем?

— В открытую дверь не ломятся.

— !..

Узнав с вечера подробности от жен, мужчины собирались на следующее утро в кофейне и делились новостями:

— Слышали о рогоносце?

— А что?

— Как только он уснет, жена с шофером…

— А мать шофера?

— Мать идет к себе, а они…

— Значит, так!

— Я тоже слышал. Соседка подсмотрела. Знаешь, что говорит!..

В квартале только и судачили, что об Ихсане-эфенди, его жене, шофере Адеме и его матери. Бывший чиновник Управления оттоманского долга Мюфит-эфенди и бородач Хасан Тайяре, заботившиеся больше других о чести квартала, не могли «терпеть дальше подобное безобразие» и поговаривали о том, что не мешало бы нагрянуть в дом Ихсана-эфенди.

— Оставьте их в покое, — вмешивался парикмахер Лятиф. — Сколько свет стоит, всегда такие вещи случались. Вам-то какое дело? Если они виновны, закон разберется.

— Он позорит наш квартал, — горячился Мюфит-эфенди. — Мы не можем сидеть сложа руки!

Время от времени между стариками и людьми помоложе, такими, как парикмахер Лятиф, разгорались жаркие споры. Дело доходило до брани.

Джевдет уходил из дому рано утром и возвращался домой поздним вечером; он избегал соседей и не слышал слов, которые повторял весь квартал. Он виделся только с Джеврие. — Как бы поздно он ни возвращался, девочка ждала его. Вечера становились прохладнее. К морю они спускались редко и разговаривали теперь у дома Джевдета.