Исаак Башевис-Зингер - Фокусник из Люблина

Случались дни, когда Яша снова колебался в вере — даже здесь, в этом домике. Читая святые книги, он вдруг становился ворчуном и придирой. Как я могу быть уверен, что они говорят правду? А может, Бога нет? И Тора — изобретение человека? Быть может, я мучаю себя понапрасну? Будто наяву, он слышал, как злой искуситель спорит с ним, напоминает о былых наслаждениях и удовольствиях, советует вернуться к распутству и разврату. Яша справлялся с ним каждый раз по-разному. Когда тот слишком уж напирал, Яша для виду соглашался: да, ему надо вернуться в мир… Но тогда исчезнет свобода выбора! В другой раз он отвечал резко и отвергал доводы противника: пусть Сатана утверждает, что Бога нет, пусть приводит доказательства. Но слова, произнесенные Им, есть истина. Если счастливым может быть человек только тогда, когда несчастен другой, то несчастливы все — никому не достанется счастливый удел. Если Бога нет, тогда человек должен быть как Бог… В другой раз он, Яша, спросил Сатану: «Ну, а кто же создал этот мир? Откуда взялся я? И ты? Кто устроил так, что падает снег, дует ветер, дышат мои легкие, думает голова? Откуда взялась земля? Как возникли солнце, луна и звезды? Этот мир, с его бесконечной мудростью, создан же, видимо, чьей-то рукой? И если я постигаю Божию мудрость, почему же мне не верить, что за этой мудростью есть еще и милосердие Создателя?»

Днями и ночами размышлял Яша, был занят этими спорами с Сатаной. Порою он доходил до сумасшествия. Снова и снова Вельзевул удалялся, вера возвращалась к Яше, и он в самом деле видел Бога, ощущал на себе Его незримую руку. К нему приходило понимание, почему так необходима доброта, он вновь ощущал вкус молитвы, вкушал сладость Торы. День ото дня ему становилось яснее, что святые книги, которые он читает, ведут к совершенству, целомудрию и вечной жизни, что они указывают пути к познанию цели Творения, а позади остается зло: унижение, воровство, убийство. Нет средней дороги. Один шаг в сторону ввергает человека в бездну.

Святые книги предупреждали Яшу, чтобы он всегда был начеку. Сатана не унимается никогда. Соблазны следуют один за другим. Даже на смертном одре — и то приходит он, становится с левой стороны и пытается увести человека от Бога, совратить в язычество. Это правда, Яша знает. Как раз сейчас Эстер стала приставать к нему — чуть ли не каждый час приходит она, стучит в ставень, стеная и набрасываясь на него со своими заботами и ласками. По ночам будит его и пытается поцеловать. Какие только женские уловки она не применяет!.. Но все они смешны, все ведут ко греху. Мало этого, разные люди, и мужчины, и женщины, стали приходить к нему, будто он, Яша, чудотворец! Они искали его совета, умоляли о помощи. Яша просил оставить его в покое, ведь он же не рабби, не сын раввина, а простой еврей, да и грешник к тому же. Но все было напрасно. Женщины пробирались во двор, стучали в ставни, даже пытались выломать окошко. Они плакали, причитали, некоторые проклинали его, изрыгали ругательства. Эстер жаловалась, что они не дают ей работать. Яшу обуял страх. Уж чего-чего, а этого он не ожидал. Ему самому требовались совет и утешение. С другой стороны, какое он имеет право отказывать людям, причинять им огорчения? Разве это само по себе не есть проявление гордыни? Но ведь он же не рабби… Может ли он выслушивать их просьбы и мольбы, давать советы? И так плохо, и этак. После долгих размышлений и нескольких бессонных ночей Яша решил написать письмо люблинскому раввину. Он составил письмо на идиш и обещал, что подчинится решению, которое он вынесет, и выполнит все, что тот прикажет. Ответ не заставил себя ждать. Ответ, тоже на идиш, приказывал Яше принимать тех, кто приходит к нему, два часа в день, но не брать от них никакой платы. Рабби написал ему: «Тот, к кому евреи приходят, и есть рабби».

Теперь Яша принимал тех евреев, кто приходил к нему, ежедневно, с двух часов дня до четырех. Чтобы не было ссор и обид, Эстер писала номера на карточках и раздавала их, как это делается на приеме у известных докторов… Но это не помогало. Те, у кого случилось большое несчастье, или кто привел тяжелого больного, требовали, чтобы их приняли первыми. Другие пытались подкупить Эстер или задобрить подарками. В городе пошли разговоры о чудесах, совершенных Яшей-затворником. Стоит ему только захотеть, и больной выздоравливает. Рассказывали, как удалось вытащить рекрута прямо из воинского присутствия, как заговорил немой, прозрел слепой. К Яше теперь обращались не иначе, как рабби праведный, святой цадик… Как он ни противился, домик его забрасывали деньгами, монетками. Он велел раздавать это бедным. Молодые хасиды, боясь, что приверженцы их собственных рабби переметнутся к Яше, насмехались над ним, составляли списки его старых и новых грехов. Эти списки подбрасывали во двор к Эстер…

Искушениям не было конца. Яша удалился от мира, но сквозь крошечное оконце, оставленное для воздуха и света, проникали к нему зло, сплетни, клевета, ярость и злоба людская. Теперь понятно, почему в древности святые обрекали себя на скитания и никогда не спали дважды в одном доме, почему притворялись слепыми, глухими, немыми… Нельзя служить Богу, находясь среди людей, даже если ты отгородился от них каменной стенкой. Хорошо бы — мешок за плечи, палку в руки, и в путь — куда глаза глядят. Но для Эстер это будет нестерпимая, невыносимая обида. Кто может сказать, что тогда с ней станет? Она может даже заболеть с горя. Он замечал, что здоровье ее становится все хуже. Годы потихоньку подкрадываются к ней. Магда, мир праху ее, уже показала ему, что может случиться.

Нет, в этом мире не обрести покоя. Ни дня, ни мгновения без печали, без горестей. Но сильнее искушений внешнего мира те искушения, что рождаются в мозгу человека, в его сердце. Здесь, в заточении, не было ни часу, чтобы Яшу не одолевали страсти. Невозможно про них забыть, ведь они окружают его: пустые фантазии, дневные грезы, скверные, греховные желания. Из тьмы вдруг возникало лицо Эмилии и не желало исчезать. Она улыбалась, шептала что-то, подмигивала… Он изобрел новые трюки, придумывал новые фокусы, чтобы выступить перед публикой, все новые и новые хитрые штуки, которые приведут публику в изумление и восхищение. Снова он танцевал на проволоке, делал сальто, проносился над крышами большого города, убегая от ревущей толпы. Яша старательно гнал прочь эти мысли и фантазии, но они возвращались вновь и вновь — как мотыльки, летящие на огонь. Ему хотелось мяса, вина, водки. Снедала тоска по Варшаве — хотелось бы увидеть все это: дрожки, конку, кофейни, кондитерские… варшавскую толпу… Несмотря на все лишения: холод, ревматизм, постоянные боли в желудке, не убывало ни вожделение, ни желание и похоть. Не имея рядом женщины, он все равно думал о грехе, подобно Онану. Только два средства были у него для защиты: Тора и молитвы. Днем и ночью он учил, повторял, читал главы из Торы, распевал их, лежа на соломенном тюфяке: «Благословен муж, который не идет на совет нечестивых и не стоит в собрании развратителей, но в законе Господа воля Его и о законе Его размышляет он день и ночь!.. Господи, как умножились враги мои! Многие восстают на меня; многие говорят о душе моей: „Нет спасения ему в Боге!“» Он повторял строки Торы так часто, что распухали губы. На ум приходило сравнение: мировое зло сравнивал с собакой, которая тявкает, не переставая, и хватает человека за штаны. И надо постоянно держать в руках палку, чтобы отогнать ее, а если укусит, наложить пластырь… Или как блохи, которые не дают спать, и так до последнего дыхания…