Франсис Карко - Всего лишь женщина. Человек, которого выслеживают

Вот уже три недели, как полиция разыскивала человека, совершившего убийство в улице Сен-Дени.

Лампьё регулярно каждый вечер направлялся в винный погребок близ рынка, где все его знали.

— А! Вот и мсье Франсуа! — приветствовал его хозяин. — Точен, как всегда. Это хорошо.

И, ставя на цинковый прилавок два стаканчика, он наполнял их белым вином. Чокнувшись с гостем, он одним духом осушал свой стакан.

Это было сравнительно глухое время дня. Немногочисленные посетители погребка, сидя на скамейках перед своей кружкой вина, разглаживали подобранные на улице бумажки и свертывали себе сигаретки. Некоторые перечитывали старые номера газет. Стоящая у дверей женщина неопределенного возраста, известная под прозвищем «всеобщей матери», глядела на улицу, поджидая завсегдатаев погребка, чтобы с достоинством попросить у них милостыни.

Узкий, как коридор, грязный, со стенами, покрытыми липкой сыростью, этот погребок принимал свой характерный вид, когда к беднякам, составлявшим главный контингент его посетителей, присоединялись проститутки, приходившие по ночам погреться у огонька. Среди них были Рене, Берта со своим дождевым зонтом, чахоточная Жильберта, толстая Тереза, Иветта Габи, бретонка Лила и Леонтина, про которую говорили, что она убежала из дому, чтобы «устроить свою жизнь».

Некоторых из них Лампьё знал. Он постоянно встречал их, когда отправлялся на работу. Иногда они окликали его и здоровались с ним.

— Добрый вечер, — отвечал он на приветствие и шел дальше, не обращая на них внимания.

В полночь они всё еще бродили по тротуару, постукивая каблуками по асфальту. Пять-шесть из них, которые возвращались на улицу Сен-Дени очень поздно, нагибались к форточке пекарни и просили продать им кусочек горячего хлеба. Они спускали в подвал несколько су и веревочку, которую вытаскивали обратно, когда чувствовали, что привязанный к ее кончику кусок хлеба оттягивает ее вниз.

Лампьё не выносил этих девиц. Ему были противны их сиплые и наглые голоса, их разгуливанье по улице в тот час, когда можно было встретить только полисменов, случайных запоздалых прохожих да пьяниц. К тому же они отрывали его от работы. Все это приводило его в мрачное раздражение. Чего им от него нужно? Ладно, он откликнется на их зов — это его добрая воля. Но из-за чего столько шума? Из-за булки в 12 су!.. И что они там делают, вместо того чтобы тянуть вверх свой шнурок?..

— Боже милостивый! — кричал им Лампьё: — Поднять вам ее, что ли?

Дело в том, что он не мог спокойно видеть эту веревочку, опущенную вдоль стены невидимой рукой: она напоминала ему ту ужасную ночь, когда он, возвратясь в подвал, где помещалась пекарня, нашел ее свешивающейся, как и теперь, в форточку. Кто опустил эту бечевку в его отсутствие? Вопрос наполнил его ужасом. Он стоял и смотрел на нее, не зная, что делать, чем себя успокоить… Наконец привязал к ее кончику, болтавшемуся по полу, большой ломоть хлеба… И кто-то неведомый с улицы поднял бечевку с хлебом наверх — под хлеставший дождь.

— Ну и погода! — воскликнула Берта, отряхивая свой зонтик.

— Выпьем, — предложила Тереза.

— Ладно, — уныло согласилась Жильберта.

— А вы? — спросила Леонтина у Иветты и Лилы, которым во всем подражала.

Обе согласились.

Лампьё, стоявший у прилавка, глядел на них. Эти девушки были виновницами его тревог: он не знал, которая из них заметила, что его нет в пекарне в ту ужасную ночь, в тот именно час, когда было совершено убийство.

Чем объяснить, что эта улика не пробудила в их уме ни малейшего подозрения? В первые дни Лампьё считал себя погибшим, и если не бежал, то не потому, что подчинялся голосу рассудка, а потому, что жил слишком близко от того места, где произошла драма. Неведомая сила приковывала его к этому месту. Не то чтобы он ощущал потребность снова увидеть подъезд этого дома, ту коричневую дверь, длинный вестибюль и в глубине его — окно, через которое он проник в швейцарскую… Нет, он охотнее сделал бы крюк, чтобы миновать его. Но в то же время какая-то таинственная сила, которой он понять не мог, удерживала его близ этого дома, не давая уйти и изменить что-либо в своих привычках…

— И мне также грог! — заказала Леонтина. — Это составит три.

Леонтина была еще почти ребенком, или, вернее, жалким существом, увядшим, не успев расцвести, которому в 20 лет можно было дать и 16 и 30. Маленького роста, серьезная, приветливая и молчаливая; она мало походила на своих товарок.

Лампьё следил за ней глазами… Не эта ли?.. Но что он мог знать?.. Он незаметно наблюдал за Леонтиной — ничем не выказывая своего волнения, следя за каждым ее движением, он мало-помалу замечал, какое у нее миленькое личико, видел голубые глаза с синевой под ними, нежность и покорность, которые она выказывала в отношении Лилы и Иветты.

— Которая?.. — думал Лампьё.

Он томился. Чувствовал себя бессильным перед ними и не мог подавить тоску.

Дорого дал бы он, чтобы узнать, чего ожидать от этой девушки, одно слово которой могло предать его в руки полиции. Выдаст ли она его?.. И почему она не сделала этого до сих пор? Из каких побуждений? Лампьё не понимал. Но ему казалось, что, решившись молчать, она становится как бы его соучастницей и в то же время держит его в своих руках…

Легко себе представить весь ужас, все муки, всю тоску, которую испытывал этот человек… Его мучило не совершенное им преступление. О нем Лампьё не думал — или почти не думал. Вспоминая временами старую женщину, которую он задушил в ее комнате, чтобы завладеть ее деньгами, он не испытывал угрызений совести. Он думал только о деньгах. И Лампьё мысленно хвалил себя за то, что сумел спрятать их так, что их, казалось, невозможно было найти при самых тщательных розысках. Он положил их в углубление одной из стен пекарни, которое затем прикрыл доской и присыпал сверху мукой, так что это место нисколько не выделялось на общем фоне стены. Никто, кроме него, не сможет отыскать его заветного местечка — в этом он был уверен. И эта уверенность придавала ему некоторую бодрость, порой успокаивая его и рассеивая опасения.

И все же… Он сделал свое дело один — а вот оказывается, из-за допущенной им оплошности кто-то неведомый может явиться и потребовать награды за свое молчание… Чего он потребует? Или, может быть, взвесив все обстоятельства, он решит не подвергаться риску и укажет полиции на странное совпадение во времени момента убийства и отсутствия в подвале того человека, который именно в этот час всегда там находился? Случайное совпадение, но каким образом отвлечь внимание полиции от этого обстоятельства? Как помешать ей напасть на след? Лампьё чувствовал себя здесь бессильным. Достаточно было повести розыски в этом направлении, чтобы дознаться правды. Улики были налицо — и какие улики! Взять хотя бы показания служанки, в присутствии которой, месяца за три до того, женщина, убитая Лампьё, жаловалась ему, что ей приходится носить при себе большие деньги. Другая служанка не преминула заметить, что это неблагоразумно, и ее хозяйка с ней согласилась.