Александр Дюма - Дюма. Том 46. Сесиль. Амори. Фернанда

— Мой ангел, — сказала ей как-то утром г-жа д’Оль-не, — что с вами случилось, почему у вас так изменился характер? Вы становитесь просто невыносимы, вас трудно узнать.

— Ах, сударыня! — отвечала Фернанда. — А разве кто-нибудь меня раньше знал?

— Предупреждаю вас, крошка, вы наживете себе врагов.

— Ну и что? Я хочу, наконец, знать правду…

— Грустное преимущество. Если так будет продолжаться, вас все бросят.

— Ну, не все. Вы говорили о врагах, которых я наживаю, эти-то, я надеюсь, останутся.

— Сколько горечи в ваших шутках, Фернанда!

— Они, сударыня, сродни растениям, приносящим очищение.

— О, у вас на все есть ответ, я знаю; но берегитесь, никто не безупречен.

— Поверьте, я так строго себя сужу, что меня примиряет с собой лишь сравнение с другими.

— Все это весьма остроумно, но не следует забывать, что мы живем в светском обществе.

— Как вы, или за его пределами — как я.

— Чуточку ловкости и умения, и вы наверняка были бы приняты в свете.

— А если к чуточке ловкости добавить побольше лицемерия, то я могла бы даже рассчитывать на уважение, не так ли?

— Да полно вам. Возьмите меня, например; ведь между нами говоря, милая крошка, всем известно, что маркиз де*** — мой любовник.

— Да, но всем известно и то, что господин д’Ольне — ваш муж; к тому же я ведь не писательница и обо мне судят по моим поступкам.

— А меня как судят?

— По вашим творениям. Вы не заметили, что одна из ваших коллег три года подряд получает премию за добродетель, так как господин де Л., начальник отдела соответствующего министерства, недостаточно богат, чтобы содержать ее?

— Итак, нам предстоит увидеть Фернанду мизантропкой.

— За недостатком счастья, спокойствия и благоразумия я, в противоположность вам, не могу претендовать на роль Филинта.

— Поверьте, дорогая, любой молоденькой и хорошенькой женщине больше всего подходит роль Селимены.

— Берегитесь! Селимена со временем обязательно становится Арсиноей.

— Злюка, с вами, видно, ничего нельзя сделать?

— Я стала тем, что вы из меня сделали, сударыня, и это, по-вашему, ничего не значит! Вам трудно угодить.

— Так-так, осталось только пожалеть себя; зачем тогда вся эта безумная роскошь, и особняк, и лошади?

— Это чтобы скорее добраться до цели.

— Ненасытная! Не лучше ли воспользоваться в таком случае железной дорогой?

— Не говорите мне о них, я ненавижу железные дороги.

— Почему же?

— Из-за них скоро ни от кого нельзя будет скрыться.

— Да, но если мало одной страны, можно будет поехать в другую, для некоторых это явная выгода, представляете себе, на другой день оказаться, например, в Санкт-Петербурге.

С этими словами писательница встала и, сделав насмешливый реверанс, покинула гостиную.

А десять минут спустя вошли Фабьен де Рьёль и Леон де Во; они предложили Фернанде прогулку в Фонтене-о-Роз, где, по их словам, продавалась прелестная вилла. Прогулка эта была делом новым, не то что лес, и потому представляла для Фернанды некоторый интерес; предложение было принято, и прогулку назначили на следующий день.

Мы уже стали свидетелями того, что произошло в Фонтене-о-Роз до прибытия Фернанды и после; видели, как своим тоном и поведением она сумела завоевать особое расположение баронессы; как г-н де Монжиру и Фернанда узнали друг друга и, наконец, как, услышав произнесенное при ней имя Мориса и узнав, что она находится в обществе матери и жены своего бывшего любовника, Фернанда лишилась чувств. Говорили мы и о том, как, очнувшись, Фернанда тут же нашла в себе силы заставить себя успокоиться и как ее живой и трезвый ум позволил ей возвыситься над странной ситуацией, в какую она попала.

Смелые решения, великодушные порывы являются для души своего рода огнем небесным, дарующим ей отвагу и свободу. За время своего шумного одиночества, в круговороте своего уединения Фернанда придумала столько всяких планов в предвидении самых разных обстоятельств, что теперь ей легко было и говорить и действовать. Хотя никогда, даже в самых несбыточных снах, подсказанных воображением, она не могла предположить, что однажды увидит Мориса в доме, где он живет, что будет принята там его матерью и женой, которая сама отведет ее к нему; Морис, потеряв ее, умирал от горя, тогда как у нее достало мужества жить средь так называемых удовольствий, — при этой мысли она вдруг воспряла духом, связав воедино прошлое и будущее, уповая на то, что вновь сумеет обрести достоинство, совершив самоотверженный поступок, о котором ее умоляли: пред лицом двух уважаемых женщин она испытывала потребность самой стать достойной уважения. Поэтому, открыв глаза, она не испугалась присутствия ни графа де Монжиру, ни двух молодых людей, заманивших ее в ловушку; озарение свыше только что подсказало ей возможность будущей мести, и она пришлась по душе Фернанде. Она поймала взгляд, каким обменялись Клотильда с Фабьеном, — один из тех взглядов, что раскрывают перед женщиной всю ситуацию целиком: дерзкий и полный надежд взгляд Фабьена, стыдливый и чуть ли не горестный взгляд Клотильды. За какую-то долю секунды память ее соединили в одно факты, а мысль отобрала их и она поняла, как Фабьен, возложив, казалось бы, всю ответственность на Леона де Во, свел ее, Фернанду, с женой Мориса. Все расчеты, что на основе этой встречи мог строить падкий на интриги ум Фабьена, стали ей ясны: досада молодой женщины на своего мужа, ревность Клотильды к Фернанде — все должно было пойти на пользу тому, кто задумал эти козни. И тут она почувствовала то, что должен испытывать во время ожесточенного сражения генерал, который, разгадав план противника, понимает, что если он атакует определенным образом, то победа ему обеспечена. Она вдруг поняла, что все свершилось не по слепому желанию людей, а по мудрому Божьему промыслу, и прониклась убеждением, что именно она, несчастная безымянная девушка, она, презренная куртизанка, призвана вернуть покой благородному семейству, принявшему ее, и спасти не только жизнь Мориса, но еще и честь его жены.

Так, с челом, осененным этой высокой мыслью, и сердцем, укрепившимся святой надеждой, Фернанда в сопровождении г-жи де Бартель и Клотильды поднялась по лестнице, ведущей в комнату Мориса.

В комнате Мориса, как мы уже говорили, были две двери: одна вела в коридор, другая находилась в изголовье кровати. Именно у этой двери г-жа де Бартель с Клотильдой слушали накануне беседу Мориса с двумя молодыми людьми.

У двери в коридоре все остановились.

— Входите осторожнее, сударыня, — сказала баронесса, указывая Фернанде на дверь, которую она должна была открыть. — Доктор не скрывает от нас своих опасений. Граф де Монжиру сказал вам, что больной бредит. Сударыня, я ничего вам не предписываю, ничего не рекомендую, я лишь повторяю свою просьбу: я мать, верните мне сына.