Александр Дюма - Дюма. Том 46. Сесиль. Амори. Фернанда

— О чем ты говоришь, моя дорогая, о каких более счастливых временах? Скажи мне, чего тебе не хватает для счастья? У тебя лошади, экипаж, образ жизни, для поддержания которого требуется пятьдесят тысяч ливров ренты, и, как уверяют, великолепные апартаменты на улице Сен-Никола, в одном из самых прекрасных кварталов Парижа, правда не слишком аристократическом, — а что ты хочешь, моя дорогая, это квартал людей денежных. Я живу в Сен-Жерменском предместье, но я разорена, так что это жалкая компенсация.

Фернанда ничего не ответила, однако, услышав, что г-же де Нёйи уже удалось раздобыть ее адрес, почувствовала, как по телу ее пробежала дрожь; она понимала, что вынуждена будет принять ее, и знала, что при первом же визите не сможет ничего от нее скрыть.

— Дорогая кузина, — сказала Клотильда, догадавшись, как тяготит Фернанду назойливость г-жи де Нёйи, — вы ведь знаете, что вечером мы должны были собраться в комнате Мориса, чтобы помузицировать; госпожа де Бартель и господин де Монжиру, наверное, уже ждут нас там.

— Ах, Боже мой! В этом вы ошибаетесь, они заняты тем, что ссорятся в гостиной.

— Ссорятся? — со смехом переспросила Клотильда, стараясь отвести разговор от Фернанды. — И по поводу чего они ссорятся?

— Откуда мне знать? Господин де Монжиру хотел выйти, возможно, для того, чтобы, вроде меня, поискать вас, ибо ваше отсутствие было замечено; но в ту минуту, когда он собирался ускользнуть, госпожа де Бартель удержала его, заявив, что чересчур холодный вечерний воздух принесет ему вред. И хотя господин де Монжиру, как вам известно, предрасположен к бунту, все его благие мятежные намерения пропадают, стоит лишь госпоже де Бартель сказать "Я так хочу", поэтому господину де Монжиру пришлось с улыбкой сесть, но видно было, что он с трудом сдерживает себя. Судя по всему, Палата служит великолепной школой и учит скрывать свои чувства, так что если я когда-нибудь снова выйду замуж, то вряд ли отважусь взять в мужья какого-нибудь депутата или пэра Франции.

Описание треволнений г-на де Монжиру напомнило Фернанде о том, что его желание совершить прогулку наверняка было продиктовано надеждой встретить ее. А так как у нее не было никаких причин уклоняться от объяснения с ним, она попыталась отстать от своих спутниц в коридоре и выскользнуть в сад; но избавиться от г-жи де Нёйи было делом нелегким.

— Дорогая моя, — сказала она, — что это вы собираетесь делать? Похоже, сегодня все горят желанием погулять. Вы хотите прогуляться, господин де Монжиру желает прогуляться, господин Леон и господин Фабьен уже гуляют, теперь и меня, пожалуй, да простит мне Господь Бог, захватила эта мания, так что, если вы не против, я от всего сердца предлагаю вам сопровождать вас, а Клотильда тем временем пойдет узнает, готов ли Морис принять нас.

— Сударыня, — произнесла Фернанда, — прошу тысячу раз простить меня за то, что не могу согласиться на ваше предложение, несмотря на всю его любезность: мне надо отдать распоряжение своим слугам, и, если вы позволите, я через минуту вернусь к вам в гостиную.

И Фернанда, сделав движение, слегка напоминавшее реверанс, удалилась, всем своим видом показывая, что если г-жа де Нёйи последует за ней, то нанесет ей жестокую обиду.

Вдова следила за Фернандой взглядом, пока дверь за ней не закрылась.

— Ее слуги! — прошептала она. — Ее слуги! Просто невероятно, у госпожи Дюкудре есть слуги, в то время как у меня… Как подумаешь, что, если бы господин де Нёйи не поместил все свое состояние в пожизненную ренту, у меня тоже могли бы быть слуги; хотелось бы мне знать, что ей надо сказать этим своим слугам!

— Ах, Боже мой! — заметила Клотильда. — Боюсь, она собирается отдать им распоряжение держать экипаж наготове.

— Как? Разве вы не говорили, что она здесь ночует?

— Она обещала, — сказала Клотильда, — но та назойливость по отношению к ней, какую госпоже Дюкудре приходилось терпеть с самого утра, наверняка заставила ее изменить свое намерение.

— Назойливость! И кто же проявил назойливость по отношению к госпоже Дюкудре? Надеюсь, вы не меня имеете в виду, дорогая Клотильда.

— Нет, сударыня, — ответила Клотильда, — хотя, сказать по правде, думаю, что ваши вопросы несколько утомили ее.

— Смутили, вы хотите сказать. Но, дорогой друг, все очень просто. Я встречаю у вас давнишнюю подругу по пансиону и не скрываю своей радости; узнаю, что она замужем, что ее зовут госпожа Дюкудре, я хочу знать, кто такой господин Дюкудре, чем он занимается, каково его положение; мне думается, это проявление интереса. Когда я рассталась с именем де Морсер, взяв имя господина де Нёйи, я всем без исключения рассказывала, кто такой господин де Нёйи. Не так ли, дорогая баронесса?

Это обращение было адресовано г-же де Бартель, проходившей через прихожую, куда г-жа де Нёйи только что вошла вместе с Клотильдой. Госпоже де Бартель пришлось остановиться, чтобы ответить вдове.

Что же касается Фернанды, то, как мы уже сказали, она решила избавиться от своей чересчур услужливой подруги и спустилась в сад. Но, выйдя на аллею, что вела к тому месту, где подавали кофе, она услышала шаги и голоса на этой самой аллее: то прогуливались Леон и Фабьен. И так как ей вовсе не хотелось встречаться с молодыми людьми, Фернанда поспешила свернуть в крытую аллею: как ей казалось, она должна была окольным путем привести к зарослям сирени и жимолости, запах которых доносил до нее ночной ветерок.

Сначала Фернанда торопилась, ибо прониклась жалостью к страданиям бедного старика, ведь он искренне любил ее и, следовательно, по-настоящему страдал. Поэтому она шла быстро, поддавшись такому благородному чувству. Но вскоре она подумала, что сейчас окажется лицом к лицу с человеком, с которым состоит в связи, и страшная мысль, что она принадлежит человеку в результате постыдной сделки, заставила ее содрогнуться. Она невольно замедлила шаг, и отброшенное было ею сомнение, еще более настойчивое и упорное, вновь поколебало ее решимость.

В самом деле, г-н де Монжиру не мог уже не знать, что внушавшее тревогу состояние Мориса вызвано страстью, осуждаемой всеми общественными законами. Разве у него не было права обратиться к ней с упреками по поводу смятения, которое она внесла в этот дом? Поверит ли он, что она не знала о семейном положении Мориса? Достанет ли у нее сил терпеливо снести ревнивые сетования графа? Или, напротив, ей следует воспользоваться благоприятными обстоятельствами, чтобы порвать со стариком? Все эти вопросы, один за другим, вставали перед ней, требуя ответа. Разумеется, куртизанка могла без всякого стыда ответить перед своей совестью: "Разве я обманывала его с того дня, как согласилась стать его любовницей? Может ли он вменять мне в вину прошлое? Разве по своей воле я приехала сюда? Разве я знала, что вновь встречу Мориса, увижу умирающим того, кого оставила в добром здравии? Разве я знала, что смогу вернуть его к жизни надеждой? Разве я знала, что он все еще любит меня и что эта любовь убивает его?"