Александр Дюма - Дюма. Том 46. Сесиль. Амори. Фернанда

"Ее тронуло положение Мориса, — говорила себе г-жа де Бартель, — она любит его по-настоящему, это бесспорно. Значит, она поймет, что любви без ревности не бывает и что новость о ее браке с графом убьет моего мальчика. Я попробую подобраться к ней с этой стороны; это девушка благородного происхождения, она сознает свои ошибки. Судя по всему, во всех своих поступках она руководствуется чувством и соблюдением приличий; она поймет, что не следует вносить смуту в почтенное семейство. Она не может питать любви к графу, я это прекрасно поняла из ее разговора с ним. Впрочем, если она любила Мориса, ей уже не полюбить кого-нибудь другого. Остается лишь желание получить титул… Ну это желание свойственно теперь лишь вульгарным людям… к тому же ей этого не нужно, раз она отказалась от родового имени. Нет, у Фернанды доброе и благородное сердце; я буду взывать к ее чувствам, буду просить, умолять; мать обладает особой силой, когда заботится о своем сыне".

Как видите, несмотря на легкомыслие, г-жа де Бартель нашла окольный путь, позволявший ей остаться в стороне; правда, эта хитрость сильно напоминала старую историю про страуса, который прячет голову в песок и думает, что его не видно. Словом, г-же де Бартель требовался предлог, чтобы войти к Фернанде посреди ночи, и она выбрала его.

Один из главных недостатков светских людей заключается в том, что они считают себя вправе требовать самоотверженности от тех, кто, по их мнению или в действительности, занимает более низкое общественное положение, чем они, самоотверженности, на какую сами они, возможно, и неспособны. Их уверенность на этот счет тем более замечательна, что формулировка обычно бывает на редкость наивной, например, они говорят: "Сделайте это для меня, умоляю вас" — и пользуются этим приемом как в мелочах, так и в более серьезных случаях, требующих тягостных жертв; потом, когда то, о чем они просят, сделано и незаинтересованные лица удивляются, как такое могло случиться, они отвечают: "Ах, ему (или ей) было приятно сделать это для меня!" И этим все сказано, за принесенную жертву вроде бы расплатились. Простаки с самоотверженными сердцами, большего и не требуйте, ибо в ответ только удивятся тому, что вы недовольны выпавшей на вашу долю честью оказать услугу тем, кто занимает более высокое положение, чем вы!

Итак, подходя к двери Фернанды, г-жа де Бартель нисколько не сомневалась, что молодая женщина согласится выполнить все, что она от нее потребует, и вдруг, к величайшему своему удивлению, увидела дверь открытой, а в комнате вместо Фернанды обнаружила одну Клотильду, всем своим видом выражавшую изумление и подавленность.

— Клотильда! — воскликнула она. — Клотильда, ты здесь! Боже, зачем ты пришла в эту комнату?

И тут, почувствовав необходимость объяснить собственное поведение той, от кого она требовала объяснений, г-жа де Бартель продолжала:

— Я проходила мимо и увидела, что дверь полуоткрыта; испугавшись, что госпоже Дюкудре стало плохо, я вошла.

— Почему ее нет в комнате? — прошептала Клотильда с застывшим взглядом, отвечая скорее своим собственным мыслям, чем словам, обращенным к ней. — Где она может быть, если не у Мориса?

— У Мориса! — воскликнула г-жа де Бартель. — Что ей делать в такой час у Мориса?

— Ах, сударыня, — сказала Клотильда тоном, в котором впервые прорывались ревнивые ноты, искажавшие ее голос, — разве вы не знаете, что они любят друг друга?

Госпожа де Бартель была слишком озабочена собственным положением, чтобы заметить застывший взгляд, бледность лица и дрожащий, пронзительный голос Клотильды.

— Это маловероятно, — холодно ответила она.

— А я говорю вам, сударыня, — возразила Клотильда, схватив руку свекрови и с силой сжимая ее, — я говорю вам, что она у Мориса.

Госпожа де Бартель с удивлением взглянула на Клотильду, дрожавшую в порыве неведомой ей дотоле страсти.

— Ну хорошо! — сказала она. — Даже если она у Мориса, что тут такого, чтобы так волноваться?

— Неужели вы не понимаете, что я люблю Мориса? Неужели не понимаете, что я ревную? Неужели не понимаете, что я не хочу, чтобы он любил другую женщину и чтобы другая женщина любила его?

Все это Клотильда высказала с такой сдержанной силой, которая не может не убедить тех, к кому бывает обращена.

— Ревнуешь! — воскликнула г-жа де Бартель. — Ревнуешь! Ты, Клотильда, ревнуешь?

Госпожа де Бартель, по опыту зная, что такое ревность, ибо сама терзалась ею на протяжении целого дня, произнесла эти слова с невольным ужасом.

— Что ж тут удивительного, сударыня, — спросила Клотильда, устремив на свекровь простодушный и в то же время пылающий взор, — что ж тут удивительного, что я ревную?

— Но я не знала…

— Я тоже, — сказала Клотильда, — я тоже не знала, что эта женщина занимает все его помыслы, завладела всем его сердцем; я не знала, что разлука с ней может убить его, не знала, что ее возвращение может вернуть ему жизнь. Так вот, теперь я все это знаю, а они вместе!

— Ну нет, моя бедная девочка, — возразила г-жа де Бартель, — ты преувеличиваешь серьезность положения. Еще вчера ты понимала, как необходимо принять госпожу Дю-кудре; она приехала с твоего согласия; тебе следовало ожидать этого, ведь ты знала, что они любят друг друга.

— Да, конечно, но сама я не любила, я не знала, что наступит время, когда его любовь станет для меня дороже жизни. О сударыня, все это по моей вине. Я не любила Мориса так, как должна была его любить, не любила так, как любила его она. Матушка, надо пойти в комнату Мориса, чтобы они не оставались там вместе.

— Подожди! — сказала г-жа де Бартель, схватив Клотильду за руку. — Подожди, дитя мое, вспомни, что Морис еще в опасности.

— Теперь все переменилось, говорю вам, нам угрожает еще большая опасность. Поэтому прошу вас, сударыня, пойдемте со мной, пускай они нас увидят.

— Боже мой! Подумай, что ты предлагаешь, это значит нарушить все приличия.

— А то, что чужая женщина находится в моем доме и в такой час наедине с моим мужем, это соответствует приличиям?

— Дитя мое, поверь мне, у меня больше опыта, чем у тебя, — возразила г-жа де Бартель, — более всего тебе следует опасаться открытого разрыва с мужем, это полностью изменит твое положение; первая ссора в семье — это та лазейка, что открывает путь всем последующим раздорам. На эту женщину до сих пор мы не могли пожаловаться, и теперь нам не в чем ее упрекнуть; однако, оскорбленная нашим недоверием, она может в свою очередь пожелать отомстить. Подумай, ведь она не по собственной воле приехала сюда, ее заманили; вспомни то страшное волнение, какое ее охватило, когда она узнала, где находится, ее просьбы, ее стремление уехать. Это мы вызвали ее, это мы ее удержали. Еще сегодня вечером она собиралась уехать, а я лишила ее такой возможности, отослав ее экипаж.