Александр Дюма - Дюма. Том 45. Жорж. Корсиканские братья. Габриел Ламбер. Метр Адам из Калабрии

Сразу прекратились танцы; каждый встал возле соседа, стараясь образовать ряды, как это делают солдаты при неожиданном появлении командира. Наступила тишина, затем трижды послышались громкие приветствия присутствующих. Это было искреннее выражение чувств. Негров здесь хорошо кормили, хорошо одевали, редко наказывали, потому что они добросовестно трудились; они обожали Пьера Мюнье, может быть единственного мулата в колонии, который, будучи унижен белыми, не позволял себе жестокости в обращении с неграми. Что же до Жоржа, возвращение которого внушало серьезные опасения этим добрым людям, то, угадав, как подействовало на них его появление, он дал знак, что хочет говорить. Воцарилось глубокое молчание. Негры жадно ловили его слова, медленные, как слова клятвы, торжественные, как обет:

— Друзья мои, я взволнован оказанным мне приемом и еще более тем, что вижу улыбки на ваших лицах; я знаю, что с отцом вы были счастливы, и благодарен ему; мой долг, так же как и его, сделать счастливыми тех, кто, надеюсь, будет мне послушен, также свято, как и ему. Вас здесь триста человек, и на всех лишь девяносто хижин. Мой отец хочет, чтобы вы построили еще шестьдесят, тогда получится одна на двоих; у каждой хижины будет маленький сад, и всем будет позволено сажать там табак, тыквы, бататы и держать свиней и кур; те, что захотят превратить это в деньги, в воскресенье пойдут на рынок в Порт-Луи, а выручкой смогут распоряжаться по своему усмотрению. Если обнаружится воровство, тот, кто обокрал своего брата, будет сурово наказан; если кого-нибудь несправедливо покарает надсмотрщик, пусть обиженный докажет, что он не заслужил наказания, и справедливость будет восстановлена. Я не предвижу случая, чтобы кто-нибудь из вас сбежал, потому что вы счастливы здесь и, надеюсь, в дальнейшем тоже будете довольны и не покинете нас.

Вновь раздались возгласы радости в ответ на эту речь; очевидно, она покажется наивной шестидесяти миллионам европейцев, имеющих счастье жить при конституционном режиме, но слушатели Жоржа приняли ее с большим воодушевлением, ведь то была первая хартия такого рода, дарованная неграм в колонии.

Вечером следующего дня, в субботу, большая группа негров, не столь счастливых, как те, которых мы только что покинули, собралась под широким навесом и, сидя вокруг большого очага, где горели сухие ветки, устроила, как говорят в колониях, «берлок»; другими словами, соответственно своим потребностям, своему нраву или своему характеру один мастерил какое-нибудь изделие, чтобы на следующий день продать его, другой варил рис, маниоку или жарил бананы. Кто-то, достав деревянную трубку, курил местный табак, выращенный им в своем саду; некоторые вполголоса разговаривали. Среди собравшихся без конца сновали женщины и дети; их обязанностью было поддерживать огонь в очаге; несмотря на то что люди были заняты делом и этот вечер предшествовал дню отдыха, несчастных негров беспокоило какое-то печальное и тревожное чувство — это был страх перед надсмотрщиком, который сам был мулат. Навес находился в нижней части равнин Вилемса, у подножия горы Трех Сосцов; вокруг нее располагались владения нашего старого знакомого — г-на де Мальмеди.

Нельзя сказать, что г-н де Мальмеди был плохим хозяином в том смысле, какой мы придаем этому слову во Франции. Нет, Мальмеди был полный, словно бочка, человек, не склонный ни к ненависти, ни к злопамятности, но в высшей степени тщеславный, придававший большое значение своему собственному положению; он был преисполнен гордости чистотой крови, текущей в его жилах, и с глубокой убежденностью, воспринятой от предков, разделял предрассудок расовых различий, который на острове Иль-де-Франс в те времена еще ущемлял права цветных. Что касается рабов, то им жилось у него не хуже, чем у других хозяев, но рабы были несчастны повсюду; Мальмеди не считал негров людьми: они были машинами, им полагалось приносить доход. А если машина не дает ожидаемого дохода, ее ремонтируют как любой другой механизм; Мальмеди просто и без сомнений применял к своим неграм эту теорию. Если негры переставали работать из-за лености или усталости, надсмотрщик пускал в ход кнут, тогда машина снова начинала крутиться и к концу недели хозяин получал прибыль сполна.

Что касается Анри де Мальмеди, то он был точной копией отца, только на двадцать лет моложе и еще заносчивее.

Как мы сказали, моральное и имущественное положение негров равнин Вилемса сильно отличалось от образа жизни негров района Мока. Вот почему на вечерних сборищах у рабов Пьера Мюнье царило непринужденное веселье, в то время как у негров г-на де Мальмеди его надо было возбуждать песней, рассказом или представлением. Впрочем, в тропиках, как и в наших странах, под навесом у негров, как и на солдатском биваке, всегда найдется один или другой шутник, который берет на себя трудную задачу веселить собравшихся, за что благодарные слушатели не остаются в долгу, но если общество забывает расплатиться, что иногда случается, тогда шут напоминает ему о его долге.

Обязанности Трибуле либо Анжели, знаменитых шутов при дворах королей Франциска I и Людовика XIII, во владениях Мальмеди исполнял невзрачный человек, чей тучный торс держался на таких тонких ногах, что сначала даже не верилось, будто подобная фигура могла существовать в природе. Однако на обоих концах тела равновесие, нарушенное посередине, восстанавливалось: огромный торс поддерживал крошечную головку желчного желтокожего, в то время как тонкие ноги заканчивались огромными ступнями. Руки его были невероятно длинные, как у обезьян, расхаживающих на задних лапах и способных, не нагибаясь, хватать все, что им попадается на земле.

В результате соединения несочетаемых форм и несоразмерных частей новый персонаж, которого мы только что ввели в наше повествование, представлял собою странную смесь смешного с ужасным; в глазах европейца безобразное брало верх и с первого взгляда внушало непреодолимое отвращение, но негры, не столь приверженные прекрасному, не такие ценители внешней привлекательности, как мы, видели в нем только комическую сторону, хотя по временам эта обезьяна показывала тигриные когти и зубы.

Его звали Антонио; он родился в Тингораме, и, чтобы не путать его с другими Антонио, кого такая ошибка обидела бы, все звали его Антонио Малаец.

Берлок, как уже говорилось, тянулся довольно скучно, когда Антонио, проскользнув за один из столбов, поддерживавших навес, высунул свое желтое и желчное лицо и тихо свистнул, подражая змее в капюшоне, одной из самых грозных рептилий Малайского полуострова. Если бы этот свист раздался на равнинах Тенассерима, в болотах Явы или в песках Килоа, всякий, услышавший его, замер бы в ужасе, но на Иль-де-Франсе, кроме акул, стаями плавающих вдоль берега, нет никаких опасных хищников, и этот крик никого не испугал, а только заставил чернокожую компанию широко раскрыть глаза и рты и всем сразу повернуться к пришедшему. Раздался возглас: