Александр Дюма - Дюма. Том 45. Жорж. Корсиканские братья. Габриел Ламбер. Метр Адам из Калабрии

Это не помешало тому, что Жорж был арестован по обвинению в государственной измене.

Тем временем стали сгущаться сумерки. Жорж взглянул на часы: они показывали половину девятого вечера, через полтора часа должно было начаться восстание.

Вдруг Жорж, подняв голову, снова взглянул на гостиницу Куанье и увидел, что в комнате напротив мелькнула тень, затем ему был подан знак. Он отошел от окна; какой-то сверток пролетел сквозь прутья решетки и упал посреди камеры.

Бросившись к свертку, Жорж подобрал его: в нем были завернуты веревка и напильник — это была та самая посторонняя помощь, которую ждал заключенный. Теперь свобода зависела от него, но он желал воспользоваться ею в час восстания.

Жорж спрятал веревку под матрацем и, как только наступила полная темнота, начал подпиливать прутья решетки.

Прутья находились на таком расстоянии друг от друга, что, убрав один из них, он смог бы пролезть через образовавшийся проем.

Напильник действовал бесшумно, никаких звуков слышно не было, и, поскольку ужин в камеру принесли еще в семь часов, Жорж мог быть почти уверен, что его не побеспокоят.

Однако дело шло медленно: пробило девять часов, половину десятого, десять. Узник продолжал пилить железный прут, как вдруг ему показалось, что в конце Губернаторской улицы, в стороне улицы Комедии и в порту вспыхнули яркие огни. Однако ни один патруль не появлялся на улицах города, ни один запоздалый солдат не возвращался в свою казарму. Жорж не мог понять причины такой беспечности губернатора; он уже хорошо знал его и был уверен, что тот примет все меры предосторожности, а между тем город, казалось, оставался без всякой охраны, словно всеми покинутый.

Однако в десять часов Жорж услышал шум, доносившийся со стороны малабарского лагеря; именно с той стороны должны были появиться повстанцы, собравшиеся на берегу реки Латаний. Жорж стал действовать более энергично: снизу прут был уже полностью перепилен, и теперь надо было пилить сверху.

Шум за окнами усиливался; сомнения не было, то был гул многих тысяч голосов. Лайза сдержал слово; радостная улыбка мелькнула на губах Жоржа, вспышка гордости озарила его лицо: близилась битва. И если это будет и не победа, то, во всяком случае, борьба. И Жорж присоединится к этой борьбе: прут решетки уже еле держался.

С бьющимся сердцем он напрягал слух; шум все приближался, а свет, который он видел раньше, становился все ярче. Был ли то пожар в Порт-Луи? Но быть этого не могло, поскольку до него не доносилось ни одного крика отчаяния.

Более того, хотя гомон толпы не умолкал, странное дело, то были скорее возгласы ликования, нежели угрозы, нигде не слышалось бряцания оружия, и улица, где находилось здание полиции, оставалась пустынной.

Жорж прождал еще четверть часа, надеясь услышать ружейную стрельбу и, наконец, убедиться, что восстание началось, но пока слышался лишь тот же непонятный гул, и столь ожидаемые звуки к нему не примешивались.

Тогда узник подумал, что самое главное для него — бежать из тюрьмы. Последним усилием он вырвал прут из решетки, крепко привязал веревку к ее основанию, выбросил на улицу отпиленный прут, решив, что он послужит ему оружием, пролез сквозь проем, соскользнул по веревке и без затруднений спустился на землю, затем подобрал прут и кинулся в одну из прилегающих улиц.

По мере того как он приближался к Парижской улице, которая пересекала весь северный квартал города, он видел, что свет становится все ярче, и слышал, что гул возрастает; наконец он достиг одной из ярко освещенных улиц, и тут ему стало ясно все.

Все улицы, примыкающие к малабарскому лагерю, то есть тому месту, откуда повстанцы предполагали войти в город, были ярко освещены, будто по случаю праздника, и повсюду перед наиболее заметными домами стояли открытые бочки с араком, водкой и ромом для бесплатной раздачи.

Негры, издавая крики ярости и мщения, ринулись на Порт-Луи, словно лавина. Но, появившись в городе, они увидели, что улицы освещены и повсюду стоят бочки-искусительницы. Некоторое время они сдерживали себя, боясь, что напитки отравлены, и подчиняясь приказу Лайзы, но вскоре природная страсть одержала верх над дисциплиной и даже над страхом, — несколько человек бросились к бочкам и начали пить. Буйная радость этих смельчаков увлекла всю массу негров — началось повальное пьянство; все это множество невольников, которое могло бы уничтожить Порт-Луи, мгновенно рассеялось и, окружив бочки, принялось с радостным бешенством черпать пригоршнями водку, ром, арак — вечную отраву черной расы, при виде которой негры не могут устоять и готовы продать за нее своих детей, отца, мать и, наконец, самих себя.

Именно от пьяных толп несся тот странный гул, природу которого Жорж не мог себе объяснить. Губернатор воспользовался советом Жака и, как мы видим, применил его с успехом. Проникнув в город, восстание замедлило ход между Малой горой и Ямой Фанфарон и окончательно застряло в сотне шагов от губернаторского дворца.

При виде этого необычайного зрелища, развернувшегося перед его глазами, Жорж более не сомневался в провале своих замыслов; он вспомнил предупреждение Жака и содрогнулся от стыда и гнева. Эти люди, с которыми он собирался изменить существующий порядок жизни на острове, потрясти его и отомстить за двухвековое рабство победой, достигнутой за час, и свободой, завоеванной навсегда, — эти люди хохотали здесь, пели, плясали, шатались пьяные по улицам, бросив оружие; для того чтобы снова согнать этих людей на плантации, довольно было бы и трехсот солдат, вооруженных лишь плетьми, а ведь рабов было десять тысяч.

Итак, тяжелый труд Жоржа над самим собой был напрасен; глубокое изучение собственного сердца, собственных сил, собственной значимости оказались бесполезным; отличающая его от других людей сила характера, ниспосланная Богом и приобретенная воспитанием — все это потерпело крах перед торжеством инстинкта расы, возлюбившей водку превыше свободы.

И тут Жорж почувствовал всю ничтожность своих устремлений; гордыня вознесла его на мгновение на вершину горы и показала ему все царства земные, лежащие у ног его. И вот — все это оказалось пустым видением и скрылось из глаз, а Жорж остался один на том самом месте, куда завела его ложная гордость.

Он сжимал железный прут, чувствуя яростное желание броситься в толпу и колотить этих негодяев по их безмозглым головам за то, что они не сумели устоять против низкого искушения и пожертвовали ради этого им, Жоржем.

Группы любопытствующих, несомненно, не понимали причин этого импровизированного праздника, устроенного губернатором для рабов, и смотрели на все происходящее, широко раскрыв глаза и рот; каждый спрашивал своего соседа, что это означает, и сосед, такой же несведущий, как и он, не мог дать какое-либо объяснение.