Александр Дюма - Дюма. Том 45. Жорж. Корсиканские братья. Габриел Ламбер. Метр Адам из Калабрии

Затем он окинул спокойным взглядом зал: весь город присутствовал на суде, за исключением г-на де Мальмеди, Анри и Сары.

Некоторые из присутствующих, казалось, жалели обвиняемого; но на большинстве лиц выражалась лишь удовлетворенная ненависть.

Что касается Жоржа, то он, как всегда, был спокоен и надменен. На нем были черный сюртук и черный галстук, белый жилет и белые панталоны.

Две его орденские ленты были прикреплены к петлице.

Ему назначили казенного адвоката, так как он отказался сделать выбор сам: Жорж не хотел, чтобы кто-либо даже пытался защищать его дело.

То, что сказал Жорж, не было оправдательной речью, то была история его жизни. Он не скрывал, что прибыл на Иль-де-Франс, чтобы вести борьбу всеми возможными средствами против предубеждений, унижающих цветных людей, но не обмолвился ни словом о том, почему он поторопился осуществить свой замысел.

Один из судей задал ему несколько вопросов о г-не де Мальмеди, но Жорж попросил разрешения не отвечать на них.

Хотя подсудимый делал все возможное, чтобы облегчить процесс суда, прения продолжались три дня, ведь даже когда адвокатам нечего сказать, они всегда все равно говорят.

Прокурор говорил четыре часа — он произнес сокрушительную речь.

Жорж слушал это длинное выступление с величайшим спокойствием, подтверждая свои признания одобрительными кивками.

Затем, когда речь прокурора была закончена, председатель спросил обвиняемого, желает ли он взять слово.

— Нет, — ответил Жорж, — замечу лишь, что господин прокурор был весьма красноречив.

Прокурор поклонился.

Председатель объявил, что заседание суда окончено, и Жоржа отвели в тюрьму; приговор должны были объявить в отсутствие обвиняемого и вслед за тем оповестить его.

Вернувшись в тюрьму, Жорж попросил бумаги и чернил, чтобы написать завещание. Так как по английским законам решение суда не влечет за собой конфискацию имущества, он мог распорядиться своей долей состояния.

Доктору, лечившему его, он завещал три тысячи фунтов стерлингов.

Начальнику тюрьмы — тысячу фунтов стерлингов.

Каждому из тюремщиков — тысячу пиастров.

Для каждого из них это было целое состояние.

Саре он оставил золотое колечко, доставшееся ему от матери.

Когда он собирался поставить свою подпись под завещанием, вошел секретарь. Жорж встал, держа перо в руке. Секретарь зачитал приговор. Предчувствие Жоржа подтвердилось: его приговорили к смертной казни.

Когда чтение было закончено, Жорж поклонился, снова сел и подписал завещание такой твердой рукой, что нельзя было заметить ни малейших различий его почерка в основной части документа и в подписи. Затем он направился к зеркалу посмотреть, не стал ли он бледнее, чем прежде. Лицо его оставалось бледным, но спокойным. Жорж остался доволен собой и, улыбнувшись, прошептал:

— Ну что ж! Я думал, что выслушаю смертный приговор с более глубоким волнением.

Доктор пришел его навестить и, как обычно, спросил, как он себя чувствует.

— Очень хорошо, доктор, — ответил Жорж, — вы чудесно меня лечили, досадно, что вас лишают возможности довести лечение до конца.

Затем он поинтересовался, не изменился ли способ казни после английской оккупации острова. Способ остался прежним, и Жорж был весьма доволен, что это была не гнусная виселица Лондона и не мерзкая гильотина Парижа. Нет, казнь в Порт-Луи носила живописный и поэтический характер, она не унижала Жоржа: негр, помощник палача, отсекал голову топором. Именно так расстались с жизнью Карл I, Мария Стюарт, Сен Мар и де Ту. От того, как казнят, зависит и то, как казнь претерпевают.

Потом он пустился в физиологические рассуждения, споря с доктором о вероятности посмертной боли при обезглавливании; доктор утверждал, что смерть наступает мгновенно, но Жорж был иного мнения и привел два примера в доказательство своей правоты. Однажды в Египте казнили раба. Он стоял на коленях, и палач одним ударом снес ему голову, которая откатилась на семь-восемь шагов; обезглавленное тело вдруг выпрямилось во весь рост, сделало два-три неосознанных шага, размахивая руками, затем упало, но еще некоторое время содрогалось. В другом случае, также в Египте, Жорж присутствовал при казни и, движимый своей вечной любознательностью исследователя, подхватил голову казненного, как только она была отделена от тела, и, подняв ее за волосы к своему лицу, спросил по-арабски: "Тебе больно?" При этом вопросе несчастный открыл глаза, и губы его зашевелились, словно пытаясь дать ответ. Жорж был убежден, что после казни жизнь еще некоторое время продолжается.

В конце концов доктор вынужден был согласиться с Жоржем, тем более что и сам придерживался того же мнения, но он считал своим долгом внушить осужденному, что его ожидает легкая смерть.

День прошел для Жоржа так же, как все предшествующие дни, он только написал письмо отцу и брату, потом взял перо, чтобы написать Саре, но какая-то сила остановила его, и он отодвинул бумагу, опустив голову на руки. Он долго сидел в таком состоянии, и если бы кто-нибудь тогда увидел, как он поднял голову с обычным для него движением, исполненным надменности и высокомерия, он едва ли смог бы заметить, что глаза Жоржа покраснели и на его длинных черных ресницах появились слезы.

Дело в том, что с того дня, когда он навестил губернатора и отказался жениться на прелестной креолке, он не только с ней больше не встречался, но и не слышал о ней ни единого слова.

Однако он не мог поверить, что Сара его забыла.

Наступила ночь, Жорж лег в обычный час и спал так же, как и в предыдущие ночи. Утром он встал и попросил позвать начальника тюрьмы.

— Сударь, — сказал он ему, — я хотел бы попросить вас об одной милости.

— О какой же?

— Я желал бы поговорить с палачом.

— Для этого мне нужно получить разрешение губернатора.

— О! — улыбнулся Жорж. — Обратитесь к нему от моего имени. Лорд Муррей — джентльмен, он не откажет в этой милости старому другу.

Начальник вышел, пообещав выполнить эту просьбу.

Вслед за ним появился священник.

У Жоржа представления о вере были такие же, как у людей нашего возраста в наше время, другими словами, отвергая церковный ритуал, сердцем он принимал все связанное с верой, и мрачная церковь, уединенное кладбище, похоронная процессия производили на его душу более сильное впечатление, чем любое из тех событий, которые волнуют заурядных людей.

Священник был одним из тех почтенных старцев, которые, не стремясь убедить вас, говорят с убеждением; одним из тех людей, которые, будучи воспитаны среди величественной природы, искали и нашли Всевышнего в его творениях; одним из тех безмятежных сердец, которые привлекают к себе страждущие сердца, чтобы поддержать и утешить их, взяв на себя часть их скорби.