Александр Дюма - А. Дюма. Собрание сочинений. Том 38. Красный сфинкс. Голубка

"Без четверти пять утра Его Высокопреосвященство вернулся к себе на Королевскую площадь и в самом начале шестого, переодевшись, сел в портшез в обычной своей одежде и велел доставить себя в особняк Сюлли, где оставался примерно полчаса. Около четверти седьмого он вернулся на Королевскую площадь.

Через десять минут после его возвращения г-жа де Комбале тоже взяла портшез, велела доставить себя к банщику Нолле и, пробыв там около часа, примерно в восемь часов утра привезла к себе г-жу де Коэтман, одетую кармелиткой.

Таков отчет, который сьёр Мишель, именуемый Сукарьером, имеет честь предоставить Вашему Высокопреосвященству с ручательством за точность приведенных в нем фактов.

Подписано: Мишель, именуемый Сукарьером".

— Ах, черт возьми! — воскликнул кардинал; вот это ловкач, клянусь честью! Кавуа! Кавуа!

Вошел капитан телохранителей.

— Монсеньер?

— Человек, принесший эту бумагу, еще там? — спросил кардинал.

— Монсеньер, — отвечал Кавуа, — если я не ошибаюсь, это сам господин Сукарьер.

— Позовите его, любезный Кавуа, позовите его.

Сеньор де Сукарьер, словно только и ждавший этого разрешения, появился на пороге кабинета, одетый просто, но, тем не менее, элегантно, и отвесил кардиналу глубокий поклон.

— Подойдите сюда, господин Мишель, — сказал его высокопреосвященство.

— Я здесь, монсеньер, — отозвался Сукарьер.

— Я не ошибся, оказав вам доверие. Вы способный человек.

— Если монсеньер доволен мною, то я, кроме того, и счастливый человек.

— Очень доволен. Но я не люблю загадок, ибо у меня нет времени их разгадывать. Каким образом стали вам так точно известны все детали, касающиеся лично меня?

— Ваше высокопреосвященство, — отвечал Сукарьер с улыбкой, в которой читалось довольство собой, — я предвидел, что монсеньер захочет лично испробовать новый способ передвижения, разрешенный им.

— И что дальше?

— Дальше, монсеньер, я притаился в засаде на Королевской улице и узнал ваше высокопреосвященство.

— А затем?

— Затем, монсеньер, тот более высокий из носильщиков, кто стучал в ворота монастыря, кто отнес госпожу де Коэтман к огню, кто ходил за портшезом, запирающимся на ключ, — был я.

— Ах, вот оно что! — сказал кардинал.

А теперь в интересах нашего повествования да будет нам позволено подробнее познакомить читателей с королем Людовиком XIII, которого они мельком видели той ночью, когда, побуждаемый предчувствиями кардинала де Ришелье, он вошел в спальню королевы, чтобы убедиться, что там не затевают никакого заговора, и сообщил ей, что по предписанию Бувара ему завтра дадут очистительное, а послезавтра пустят кровь.

Ему дали очистительное, ему пустили кровь, но он не стал от этого ни веселее, ни румянее — наоборот, его меланхолия и бледность лишь усилились.

Эта меланхолия, причины которой никто не знал, овладевшая королем еще в четырнадцатилетием возрасте, заставляла его пробовать одно за другим всевозможные развлечения, не развлекавшие его. К этому следует добавить, что он почти единственный при дворе (если не считать его шута л’Анжели) одевался в черное; это лишь усугубляло его мрачный вид.

Не было ничего печальнее его апартаментов, где, за исключением Анны Австрийской и королевы-матери (впрочем, всегда предупреждавших короля о том, что хотят нанести ему визит), никогда не появлялась ни одна женщина.

Те, кому была назначена аудиенция, прибывали в назначенный час; их обычно встречали либо Беренген (его в качестве первого камердинера называли господином Первым), либо г-н де Тревиль, либо г-н де Гито; кто-нибудь из этих господ сопровождал прибывшего в гостиную, где тот тщетно искал глазами короля: Людовик стоял в нише окна с одним из близких друзей, кому он оказал честь приглашением: "Господин такой-то, пойдемте поскучаем вместе". И можно было не сомневаться, что это обещание, как и все ему подобные, король свято сдержит.

Не раз королева, стремясь воздействовать на этот мрачный характер и хорошо понимая, что ей самой это не удастся, по совету королевы-матери допускала в свой интимный круг или приближала к своему двору какую-нибудь красавицу, на чью верность могла положиться — в надежде, что лучи двух прекрасных глаз растопят лед, — но все было бесполезно.

У этого короля, которого после четырех лет его супружества де Люинь вынужден был отнести в спальню жены, были фавориты, но никогда не было фавориток: la buggera ha passato i monti [18] Содомия одолела горы (ит.). , как говорят итальянцы.

Прекрасная г-жа де Шеврез, та, которую можно было назвать Неотразимой, пыталась добиться успеха, однако, несмотря на всю соблазнительность ее молодости, красоты и ума, потерпела поражение.

— Но, государь, — спросила она однажды, выведенная из терпения этой неодолимой холодностью, — у вас, значит, нет любовниц?

— Конечно, есть, сударыня, — ответил король.

— И как же вы их любите?

— От пояса и выше, — последовало ответ.

— Прекрасно, — сказала г-жа де Шеврез, — в первый же раз, как я окажусь в Лувре, сделаю, как Гро-Гийом: спущу пояс до середины бедер.

Подобная же надежда заставила королеву призвать ко двору прелестную и чистую девушку, уже представленную нашим читателям под именем Изабеллы де Лотрек и всей душой преданную королеве, воспитавшей ее, хотя отец Изабеллы был сторонником герцога Ретельского. Она, действительно, была настолько хороша собой, что Людовик XIII вначале заинтересовался ею. Поговорив с ней, он был очарован ее умом. Она, не имея ни малейшего понятия 0 том, какие замыслы с нею связаны, отвечала королю скромно и почтительно. Но за полгода до момента нашего рассказа у короля появился новый камер-паж, и Людовик не только перестал заниматься Изабеллой, но и почти не посещал королеву.

В самом деле, фавориты короля сменялись с быстротой, не дававшей ни малейшей уверенности тому, кто в данную минуту, говоря языком ипподрома, находился у внутреннего края беговой дорожки.

Вначале был Пьеро, маленький крестьянин, о ком мы уже говорили.

Потом де Люинь, ведавший птицами кабинета; потом оруженосец д’Эсплан, кого он сделал маркизом де Гримо.

Потом Шале, кого он позволил обезглавить.

Потом Барада, нынешний фаворит.

Потом, наконец, Сен-Симон, кандидат в фавориты, рассчитывающий на немилость, ждущую Барада; предвидеть ее было нетрудно, зная хрупкость того странного чувства, какое у Людовика XIII занимало трудноопределимое место между дружбой и любовью.

Помимо фаворитов у короля Людовика XIII были близкие люди. Это были г-н де Тревиль, капитан его мушкетеров (мы достаточно занимались им в нескольких наших книгах, поэтому только назовем его);