Александр Дюма - А. Дюма. Собрание сочинений. Том 38. Красный сфинкс. Голубка

— Господин суперинтендант, не сочтите это за чрезмерное любопытство, но я хотел бы спросить, когда вы рассчитываете выплатить мне жалованье за последнюю четверть года по должности генерал-полковника швейцарцев, за которую я выложил сто тысяч экю наличными?

Вместо ответа г-н Ла Вьёвиль, подобно Ножану любивший порой насмехаться, стал сводить и разводить руки, приговаривая:

— Плыву, плыву, плыву!..

— Клянусь честью, — сказал Бассомпьер, — я на своем веку разгадал немало загадок, но эту отгадать не могу.

— Господин маршал, — отвечал Ла Вьёвиль, — когда плывут, значит, ногам не на что опереться, не так ли?

— Да.

— А раз ногам не на что опереться, значит, дна под ними уже нет.

— И что же?

— Так вот, у меня уже нет дна и я плыву, плыву, плыву!

В это время к присутствующим присоединился г-н герцог Ангулемский, побочный сын Карла IX и Марии Туше; его сопровождал герцог де Гиз, которого мы видели на вечере у принцессы Марии и которому герцог Орлеанский пообещал высокий пост в армии, если король назначит его главным наместником короля в итальянском походе. Пришедшие остановились, ожидая, чтобы король заметил их. Бассомпьер, не найдя что ответить Л а Вьёвилю и не желая, чтобы последнее слово осталось за собеседником, храбро напал на герцога Ангулемского. Мы сказали "храбро", поскольку герцог Ангулемский был в обществе того времени одним из самых "острых языков", как тогда говорили.

— Вы плывете, плывете, плывете, — сказал он суперинтенданту, — это очень хорошо; гуси и утки тоже плавают; но меня это не касается. Черт возьми, если бы я делал фальшивые деньги, как монсеньер герцог Ангулемский, мне не о чем было бы беспокоиться.

У герцога Ангулемского, возможно, не было готового ответа: он сделал вид, что не слышит; но король Людовик XIII услышал и, будучи большим любителем позлословить, спросил:

— Вы слышали, что сказал Бассомпьер, кузен?

— Нет, государь. Я глух на правое ухо, — отвечал герцог.

— Как Цезарь, — заметил Бассомпьер.

— Он спрашивает, делаете ли вы еще фальшивые деньги?

— Простите, государь, — сказал Бассомпьер, — я не спрашиваю, продолжает ли господин герцог Ангулемский делать фальшивые деньги, ибо это выражало бы сомнение; я говорю, что он их делает, а это означает утверждение.

Герцог Ангулемский пожал плечами.

— Вот уже двадцать лет, — сказал он, — меня пытаются уколоть этой нелепостью.

— Но ведь что-то в ней правда, скажите, кузен? — спросил король.

— О Боже мой! Вот вам чистая правда. В моем замке Гробуа я сдаю комнату одному алхимику по имени Мерлин; он считает, что эта комната наилучшим образом расположена для поиска философского камня. Он платит мне за нее четыре тысячи экю в год при условии, что я не буду спрашивать, чем он там занимается, и что на эту комнату будет распространяться привилегия, которой пользуются жилища сыновей Франции, то есть она будет недоступна для закона. Вы понимаете, государь, что, получая за одну комнату больше, чем мне предлагали за весь замок, я не стану из-за смешной нескромности терять такого отличного постояльца.

— Ну вот, Бассомпьер, до чего же вы злоязычны, — сказал король. — Что может быть честнее промысла нашего кузена?

— К тому же, — продолжал герцог Ангулемский, вовсе не считая себя побежденным, — если я, сын короля Карла Девятого, делал фальшивые деньги, то славной памяти король Франции, ваш отец, сын Антуана де Бурбона, всего лишь короля Наварры, приворовывал.

— Как! Мой отец воровал? — воскликнул Людовик XIII.

— Ах, — сказал Бассомпьер, — и до такой степени, что он сказал мне однажды: "Счастье мое, что я король, а то меня бы повесили!"

— При всем почтении к вашему величеству, — продолжал герцог Ангулемский, — должен сказать, что король, ваш отец, государь, приворовывал прежде всего в игре.

— Ну, в игре, — возразил Людовик XIII, — должен вам заметить, кузен, это называется не воровством, а плутовством. К тому же после игры он возвращал деньги.

— Не всегда, — сказал Бассомпьер.

— Как не всегда? — переспросил король.

— Нет, даю вам слово, и ваша августейшая матушка подтвердит вам то, что я сейчас расскажу. В один прекрасный день, вернее вечер, я имел честь играть с королем; в банке было пятьдесят пистолей, и среди них оказались полупистоли.

"Государь, — спросил я, зная, что ему особо верить нельзя, — это вашему величеству было угодно, чтобы полупистоли сошли за пистоли?"

"Нет, это вам было угодно", — ответил король.

— Тогда, — продолжал Бассомпьер, — я собрал все пистоли и полупистоли, открыл окно и бросил их лакеям, ожидавшим во дворе, а затем возобновил игру с целыми пистолями.

— Вот как! — сказал король. — Вы сделали это, Бассомпьер?

— Да, государь, и ваша августейшая матушка сказала по сему поводу: "Сегодня Бассомпьер вел себя как король, а король, как Бассомпьер".

— Клянусь честью дворянина, хорошо сказано! — воскликнул Людовик XIII. — И что ответил мой отец?

— Государь, по-видимому, неудачный брак с королевой Маргаритой сделал его несправедливым, ибо он ответил, на мой взгляд, совсем неверно: "Конечно, вам бы хотелось, чтобы он был королем: у вас был бы муж помоложе".

— А кто выиграл партию? — спросил Людовик XIII.

— Король Генрих Четвертый; причем, государь, он был, видимо, до такой степени озабочен замечанием королевы, что — пусть не прогневается ваше величество — положил в карман все деньги, что были на столе, даже не возместив мне разницу между пистолями и полупистолями.

— Это что, — сказал герцог Ангулемский, — я видел, как он стащил кое-что побольше…

— Мой отец? — спросил Людовик XIII.

— Я видел своими глазами, как он украл плащ!

— Плащ?..

— Правда, он тогда еще был только королем Наваррским.

— Хорошо, — сказал Людовик XIII, — расскажите-ка нам об этом, кузен.

— Король Генрих Третий только что умер от ножа убийцы в Сен-Клу, в том самом доме господина де Гонди, где еще в бытность герцогом Анжуйским принял решение о Варфоломеевской ночи и как раз в годовщину того дня, когда это решение было принято. Король Наваррский был там, ибо Генрих Третий умер на его руках, завещав ему трон; поскольку ему надо было носить траурную одежду из лилового бархата, а ему не на что было купить камзол и штаны, он стащил плащ покойного, полностью подходивший — и по цвету, и по ткани — для траура, сунул его под мышку и скрылся, думая, что никто ничего не заметил. Но у его величества было извинение — если короли, воруя, нуждаются в извинениях, — он был так беден, что не смог бы надеть траура, не подвернись ему этот плащ.

— И вы еще жалуетесь, кузен, что не можете заплатить слугам, — сказал король, — а ведь у короля не было даже комнаты, чтобы сдать ее алхимику за четыре тысячи экю в год.